Экскурсия

(журнальный вариант)

Автор : Б. и Н. Жуковы

Жарким летним днем у нижних ворот Минас Тирит слышался хриплый голос мегафона. Следуя совету друзей, я пошел на звук.

Рослый минас-тиритец, длинноволосый брюнет с серыми глазами, облаченный во что-то вроде кожаных лат с мифрильными заклепками, стоял с мегафоном возле экскурсионного автобуса и привычно вещал:

— Наша экскурсия отправляется по маршруту "Золотое Кольцо Средиземья". Мы проедем через мосты Осгилиата, переночуем в Минас-Моргуле... Мы проедем по прекрасным пейзажам Северного Итилиэна... Отель "Хэннет Аннун"... Восхождение на Ородруин... Озеро Нурнен... На реке Харнен нас будет ждать судно Умбарского туристического пароходства "Князь Имрахил — престижно и комфортабельно! Поездка завершится плаванием по Южному морю... Приобретайте билеты в кассе автовокзала "Пеленнор".

...Я приехал в Минас Тирит, как обычно, повидать друзей. Что поделать, если им так по душе государева служба. В июне у меня всегда отпуск, потому что все уже высажено, посеяно, удобрено и опылено, а прополку и полив можно оставить и на лаборантов — иначе зачем я их держу? Я обошел всю станцию десять раз, заглянул во все цветы, под каждый листок, увешал все стены и заборы приказами, инструкциями и напоминаниями и со стесненным сердцем отбыл.

Повидать друзей на сей раз мне предлагалось за государственный счет сверх отпускных: на королевский картофель напал акаллабетский жук. Надо было определить, в чем дело. То ли жук стал крепок, и пестициды его не берут, то ли сорт пора менять, то ли чары соседнего Мордора активизировались.

Я, конечно, мог бы лететь и самолетом, но в аэропорту Друадан намечалось какое-то массовое гулянье, а поскольку соотношение нашего календаря с гондорским с детства меня ставит в тупик, то я никак не мог просчитать, в какой день нужно вылететь, чтобы не приземлиться где-нибудь в Браун-Лэнде с его грунтовой полосой. Так что я предпочел "Зеленый экспресс" (Гавани — Шир — Ривенделл — Эрегион — Морийский туннель — Лориэн), чтобы в Лориэне сесть на корабль, идущий вниз по Андуину. Я, конечно, предвкушал, как будут изгаляться мои высокоученые дружки: "Только настоящий Гэмджи может быть таким перестраховщиком..." — ну, и дальше в том же роде. До седьмого доисторического колена. Но я обожаю этих сволочей и в доказательство еду к ним — хоть и монорельсом. Впрочем, уже на втором часу поездки я решил: буду упирать на неэкологичность самолетов. Пусть-ка докажут, что монорельс вредит природе...

За такими думами я заснул, а разбудил меня проводник, который принес завтрак и сообщил, что через полчаса уже Лориэн. Я про себя похихикал: пускай теперь Трофи Брендибак не заливает, что Морийский туннель — шумное место.

Лориэн был великолепен — говорю это как ботаник. В этом государственном заповеднике еще сохранились реликтовые буки "мэллорн", которые больше нигде не растут — кроме моей станции, подумал я со скромной гордостью. Но таких размеров они у нас не бывают. А вот цветов стало меньше... или это потому, что я бывал тут весной? Может, и так. Под такой мощной листвой не расцветешься...

Вот тут я его и увидел. В этой самой листве, прямо на дереве. Правда, решил, что померещилось.

Прогулялся, посмотрел Лориэн, отправился на пристань Сильверлоуд, где уже стоял под погрузкой "Карас Галадон". По местному времени я находился между обедом и ужином, ближе к последнему. В ожидании гонга к еде или отплытия (мне в общем-то последовательность была безразлична) я стоял на верхней палубе, чтобы не видеть воды прямо внизу, и глядел поверх перил на берег.

И тут из золотого леса вышел некто, сразу напомнивший мне промелькнувшее в кроне видение. Это был высокий худой старик, голова его была увенчана буйной седой гривой давно не чесаных волос. На нем была длинная серая рубаха и серые же узкие брюки. Наряд дополняли сандалии на босу ногу и сумка через плечо — нечто вроде ягдташа. Он подошел к вахтенному, предъявил билет (что мне почему-то показалось странным, хотя четверть часа назад я сделал то же самое) и легко, без видимого усилия взбежал по трапу, несмотря на жару и крутизну лестницы. "Вот это дед,- мелькнуло у меня,- прямо эльф!"

О, как я был недалек от истины! Вскоре зашумели машины, забурлили волны под винтами "Караса", трап убрали. Прозвучал долгожданный гонг к ужину, я сдержал недостойную торопливость и вальяжным шагом отправился в кают-компанию. У дверей я чуть не столкнулся с серо-седым стариком, давеча мной замеченным. Я отступил, слегка поклонился. Он внимательно посмотрел на меня, кивнул и прошел...

И тут я понял, что никакой легкой музыки не слышу, и машин не слышу, и звона посуды не слышу, а в голове у меня звучит нечто такое, чего не услышишь и в столичных концертных залах, а ведь туда кого попало не приглашают. И непонятно, что за инструменты, а может, и голоса, и вообще не пересказать...

Разве ты объяснишь мне, откуда

Эти странные образы дум?

Отвлеки мою волю от чуда,

Обреки на бездействие ум.

Я боюсь, что наступит мгновенье,

И, не зная дороги к словам,

Мысль, возникшая в муках творенья,

Разорвет мою грудь пополам...

И только когда меня толкнули в спину какие-то туристы из Айзенгарда, я очнулся и огляделся. Старик куда-то подевался, меня людской волной внесло в ресторанный зал, я плюхнулся за ближайший свободный столик и автоматически продиктовал официанту набор блюд. Как выяснилось после, я несколько переоценил свой голод, и обожрался я так, как не приходилось с юных лет. Я сидел, жевал, глотал и все думал об этом странном типе: почему его нет в ресторане, зачем он вообще сел на корабль, его ли я видел в лесу... Да может, он и вправду эльф? Говорят, в Лориэне их раньше много было, целое королевство... Трофи надо спросить, зря он, что ли, советником по культуре у короля Арамира служит?.. Тут еда окончательно взяла надо мной верх, и больше я уже ни о чем постороннем не думал.

Несколько дней спустя мы сидели у Оле Тука в его резиденции на шестом уровне. Вообще-то мы не любим верхних этажей, но Минас Тирит хороша тем, что у нее все уровни стоят на земле,- ну, точнее, на скальной основе. Кроме того, шестой уровень означает приближение к коронованным особам, которые обитают традиционно на седьмом. Летописи говорят, что когда-то с уровня на уровень был всего один проход, а может, два. Но кто же теперь будет обходить полгорода, чтобы попасть на службу или в нужный магазин? По этой причине все стены, конечно, продырявили ходами, арками и фуникулерами. Советник Тук может попасть к Арамиру минут за десять. Советник Брендибак — за семь. Это не значит, что он ближе поселился сам или его выше ценит король. Просто он менее ленив и быстрее ходит.

С акаллабетским полосатым жуком покончили быстро: уже цветущие поля затравили бактериальным препаратом, второй урожай я уговорил купить у фирмы Кроттов, а поля оставить под салатами и укропами до осени. Весной следующего года вся картошка будет уже моего сорта, а от старины "Хэмфаста" жук воротит нос. Теперь я терялся в догадках, как убить остаток отпуска.

Мы сидели за густо накрытым столом, в составе блюд перемешались рецепты Шира, Кханда и Гондора. Как всегда, когда в компании присутствовал Трофи Брендибак, речь зашла о подробностях подвигов наших предков, истории, культуре и судьбе древних реликвий. Трофины бурые бакенбарды встопорщились, иногда мне казалось, что в них проскакивают искры. В который раз я подумал: до чего странно, что он попал в советники по культуре к королю Людей! Впрочем, по закону это и наш король тоже, но об этом очень редко вспоминают. Но если серьезно, то Трофи больше подошла бы легендарная фамилия Бэггинс. Страсть к летописям, древним песням, благоговение перед подлинными старинными вещами, сам знатный архивариус и книжник — словом, все, что удивляло друзей и родичей в Бильбо, а потом и в его племяннике, ныне достойно воплощалось в нашем Трофи Брендибаке.

Трофи по долгу службы объездил все Средиземье: осматривал раскопки, датировал памятники и наблюдал за их реконструкцией, искал древние рукописи. Сейчас он с возмущением излагал:

— Чего только не выдумает советник Тукин сын для пополнения своих проклятых внебюджетных фондов! Представляешь, завел здесь тур "Золотое Кольцо Средиземья". Тур очень популярен у этих... из Айзенгарда, потомков Сарумановых орков и дикарей. У нас их зовут "Сарумановы внучата". Впрочем, наверное, съездить и впрямь небезынтересно. Особенно если, — не обижайся, Рэнди, — не слишком обременять голову историей и философией, а настроиться на развлечение.

— Не обижусь,- сказал я.- Ведь не жду я от тебя, что ты знаешь признаки семейства, к которому относится Белое Дерево Гондора.

— Оно относится к королевскому семейству! — возмущенно выпалил Трофи. Отсмеявшись, коварный Тук завел разговор о том, сколь хорошо продаются и какой доход приносят казне сувениры, щедро выносимые к туристским автобусам. Трофи обиделся и молча жевал.

— И поговаривают,- вещал Оле,- что среди этой сувенирной продукции попадаются подлинники. Ну, понятно, колец Власти пока не всплывало, но по мелочи... Вот, к примеру, спроси Брендибака, куда девался волшебный флакон, с которым Фродо ходил в Мордор? Он, то есть Трофи, тебе сейчас назовет пяток версий — одна другой истории... ческее, так, что ли, сказать... А я еще одну-две добавлю.

— А может, этот флакон — нет, фиал! — вообще продали среди сувениров! — сказал я, потому что тема мне наскучила, Трофи сидел надутый, а Оле слитком разрезвился.

— А ты съезди, проверь! — сказал Оле.- Получить массу удовольствия за небольшие денежки. Особенно хороша поездка на слонах.

— Да ты слона-то никогда не видел! — вдруг заорал Трофи.- А туда же! Представляешь; Рэнди, он назвал это увеселение "Мумак-трофи"! Специально мне назло! Да не могу я одобрить всю эту пошлость, сколько бы она там ни приносила в казну!

— Однако, батенька, придется терпеть,- сказал Оле с ханжеским видом.- Ты не лучше нашего Арамира, только постарше. Трофи фыркнул. — С тебя надо штраф взять за оскорбление величества и меня,- сказал он.- Мне нужны деньги на восстановление деревянной усадьбы Третьей эпохи и ландшафтного парка... ну, Каррок, слыхал небось.

— Это "Приют пятнадцати", что ли? Дом Беорна? — Он самый. Так дашь? Оле возвел очи горе. — Видишь, Рэнди? Во всем обширном и многолюдном Гондоре только Оле Тук думает о том, где бы добыть деньги. В то время как все остальные без исключения озабочены тем, как бы их побыстрее хлопнуть!

— Ну, Оле, ты должен радоваться этому. Будь по-другому, кто бы тебя сюда пригласил? И чего ты сам не поедешь в Мордор? — спросил я.- Принес бы казне пользу. И мне бы компанию составил.

— Во-первых, с понедельника у нас начинается сессия Государственного Совета. Во-вторых, я никуда и раньше не ездил, а после вчерашнего не поеду принципиально.

— А что такое вчера было? На Пеленнорских полях в гольф играли... — Вот-вот. Вы остались доигрывать, а я поехал к Арамиру поговорить о политике заселения Арнора. У нас с ним до того был разговор — просто прикинули, что к чему, ну и отложили. Я еще, помнится, высказал туманную идею, что можно там установить пособия на детей, начиная со второго. То есть, конечно, сначала я хотел установить налог с необработанной земли в поместье, но с этим меня сразу окоротили, сказали, что вообще все жители в Холлин сбегут. Поговорили и забыли. Вчера захожу в тронный зал. Встречает меня ихнее величество, и рожа у него подозрительно счастливая. Так, думаю, сейчас что-то будет, какое-то решение без меня указом оформили. Точно. Я, говорит, господин Тук, неустанно учусь у вас экономии. Поэтому я спросил у церемониймейстера, сколько составляло мое содержание в год, когда я был наследным принцем. Сумму я разделил пополам, дабы мои добрые подданные не зажирались... Ну, в общем, в этом смысле он сказал. И установил то самое пособие! На каждого ребенка, рожденного в Арноре, к северу от Зеленого Тракта! Я сел, где стоял, в присутствии короля и без спросу. Он все правильно понял, сунул мне под нос спрэй с ацеласом, в кресло перетащил и спрашивает: "Неужели это так много, господин Тук?" Я слегка отдышался и понес что-то о разнице в стоимости потребительской корзины в столице и в Арноре. Так что нет, я больше никуда. Кстати, ты заметил, Рэнди, что мячи и шары для гольфа больше не расписывают орчьими мордами? Я хмыкнул:

— Попробовали бы они добиться такой глупости в Шире! Мы-то помним, откуда взялось слово "гольф"!

— Да плевать. Но королевские милости! — сказал сердито Оле.- Я просто не понимаю иногда... Вроде умный человек...

— Вот именно — человек! — сказал Трофи.- Вот в этом все и дело!

— Но все-таки, Оле, ты и тут оказался на высоте местного патриотизма,- сказал я.

Оле нехорошо осклабился и взял со стола окорок за косточку.

— Нет, в самом деле, смотри, что получается,- продолжал я, на всякий случай отодвинув кресло.- Начнется перекачка денег в Арнор. Очень скоро они все там обрастут домами, конями, автомобилями и вертолетами. Но деньги-то все будут и будут! И от такого богатства они перестанут заниматься сельским хозяйством, потому как оно у них и от бедности не пышное.. И будут покупать все где?

Оле уже положил окорок и сидел, что-то подсчитывая на салфетке.

— Правильно подсчитываешь, дружок,- нудил я дальше.- У нас в Шире будут покупать. Так что я твоими молитвами еще увижу потолок в алмазах. Конечно, могут подрасти и внутренние цены, но уж тут ты, наверное, договоришься в нашем самоуправлении со своими родственничками, чтобы приняли закон о верхнем пределе цен...

— Да что у нас, орки, что ли? — взвился Трофи.- Со своих три шкуры драть?!

— Это ты брось,- оборвал его Оле.- Орки не орки, а последить придется. Саквилей забыл? Сэндимэнов? Подумать надо. А то все, что получше, продадут, а сами будут объедки хавать... Впрочем, не будут. Да и бедных семей у нас не найдешь... А кто победнее, те, собственно, и огородничают, верно, Рэнди? Надо вот будет только напомнить Арамиру, что людям запрещено бывать на землях Шира. А то перекупщики, то-се... Вот! — Вдруг громовым голосом заорал Оле на Трофи.- Вот и тема для Госсовета! А то в последнее время там уже не знают, где бы взять проблему, достойную сего высокого собрания. Подданные нам уже в глаза смеются.

— Мы, Арамир Ширский,- фыркнул Трофи.

Вот так я и попал на экскурсию в Мордор.

Подали автобус — огромный, красивый, серо-зеленый "Инканус". Собственно, серыми — или серебристыми — были окна, опоясывавшие салон от потолка до уровня сиденья. Зелеными были крыша и полоса ниже "ватерлинии". Пластик окон был новейший, изумительного свойства — во-первых, снаружи внутрь ничего не видно, во-вторых, свет фильтруется так, что даже от прямого солнца глаза не слепнут и никакие шторки не нужны, ну очень экскурсионный! С сортиром в конце салона, как в самолете. И в сортире тоже окно во все стороны, так что ничего не теряешь из пейзажей.

У "Инкануса" был только один недостаток, зато я сразу его ощутил на себе. Он был рассчитан на людей. Поэтому нижняя ступенька приходилась мне как раз под жилет. Опираться руками я не хотел, просить помощи было неловко, а экскурсовод и несколько "внучат Сарумана" — видимо, экскурсантов — с любопытством пялились на меня, но ничего предпринимать не спешили. Я начал злиться.

В это время из ворот появился давешний старик. Он огляделся и по прямой двинулся к автобусу. "Неужто и он в Мордор?" — с каким-то мистическим ужасом подумал я. И верно, он помахал путевкой в сторону "дунаданца" в кожаных доспехах, тот кивнул и сделал приглашающий жест. Я стоял у ступеней и вертел головой то на старика, то на автобус.

Старик сразу верно оценил обстановку.

— Разрешите вам помочь? — спросил он меня.

И снова та же неведомая музыка перекрыла хрип мегафона, хихиканье айзенгардок, звук мотора, и что-то поплыло у меня в голове, какие-то пейзажи, лица, запахи... Ничего подобного я не видал и не слыхал...

Ничему не поверю, ничем не прельщусь,

Кроме этого звонкого чуда.

Эта музыка дымом летит к облакам,

Перелетных лишая обзора.

Эти звуки победно парят в вышине

И бравурно слетают оттуда,

По пути поглощая небесную ткань

И рождая моря и озера.

Не имеет пределов, не знает границ

Эта страстная властная лира,

Сопрягая мучительный голос низин

С перезвоном заоблачной тверди.

Словно тайные темные соки Земли,

Растворяясь в гармонии мира,

Создают эту боль, но не скорбь, этот сон.

Но не смерть, а движение к смерти.

Уж не эта ли сладкая влажная даль,

Не одна ли она, не затем ли

От занятий моих отрывала меня,

Вырывала меня из объятий,

Чтобы плыть во всю прыть, во всю мочь, на всю ночь,

Открывая все новые земли?..

А когда исчерпаются силы мои,

Отчего бы и жизнь не отнять ей?

И вдруг все куда-то делось, и оказалось, что я стою на верхней ступеньке экипажа, а старик прошел дальше по салону и ищет свое место по билету. Я строго посмотрел на экскурсовода, который убирал в кабину мегафон.

— Извольте найти приставную лестницу, сударь,- сказал я ему.- Я не желаю ни терпеть неудобств в поездке, ни доставлять их окружающим!

Тот был явно недоволен, но ' бизнес есть бизнес, и он сбегал куда-то в диспетчерскую и принес легкий алюминиевый складной трал. Я кивнул, посмотрел на номер места в билете и пошел усаживаться.

Мое место оказалось рядом с какой-то теткой из Айза, она все время вертелась, оглядывалась, шуршала ярким платьем с огромными цветами, гремела украшениями и благоухала духами "Орофарнэ". Может быть, кому-то и нравится запах цветущей рябины, но все же не в такой концентрации. Тетка явно отбилась от своих, и ей было уже скучно.

Сзади слышались какие-то оживленные переговоры. Видимо, компания сваталась с кем-то о перемене мест. Потом тетка радостно взвизгнула и привскочила. "Ага, кто-то поменялся",- подумал я. И тут... на место айзенгардки пришел серый старик. Он вежливо и изящно пропустил ее в проход, обменялся с ней билетами, слегка поклонился и обернулся ко мне.

— Вы не будете возражать, если я сяду с вами? — тихо спросил он.

Никакой музыки я на сей раз не услышал, потому что меня переполнили радость и любопытство, которое я до сих пор старательно от себя скрывал.

— Что вы, наоборот, очень приятно,- сказал я, еле удерживаясь, чтобы не прижать обе ладони к груди.- Вас пропустить к окну?

Старик как-то двусмысленно посмотрел на меня — похоже, ему стало смешно.

— Благодарю,- сказал он.- Отсюда все очень хорошо видно. Позвольте представиться — Келеборн.

— Рэнди,- ответил я.- Очень приятно познакомиться.

Тут автобус взял с места, и вместо приличествующего моменту поклона я хлопнулся на мягкое сиденье. Экскурсовод врубил трансляцию, и разговор стал временно невозможен.

Пока мы ехали по уже знакомой мне местности, я глядел в окно, ничего там не видя, и судорожно соображал. Келеборн. Имя явно эльфийское, сам не знаю, сколько сортов назвал...правда, женскими, но ведь однокоренными: келеб — это серебро, половина белых сортов так начинается. Келебриэль, Келебвен, Келебдиль... Но откуда здесь эльф? Да что я за идиот, он ведь из Лориэна. Эх, ну почему- Трофи нет со мной?! Вот кому бы с эльфом встретиться! А я? Зачем судьба столь несправедлива? Впрочем, это она к Трофи несправедлива. Потому что не он, а я слышу опять чудесную мелодию, потому что мне, а не ему, кажется, что я далеко-далеко от всех и вся, но вижу с какой-то особой четкостью, как будто самую суть вещей...

И где-то за холмом — разгадка тайн Земли,

Как птица, бьет крылом в сиянье в пыли.

И блещет на крыле то слава, то смола,

То пламя, то зола ссыпается с крыла.

И каждый поворот мы помним до седин.

И тяжкий мрак болот, и гордый блеск вершин,

И спящий на заре в долине темный храм,

И нечто, в глубине таящееся там...

И это на меня от сидящего рядом странного существа накатывает волна спокойного доброжелательства, адресованного мне — и больше никому! А остальным достается его смущение, неуверенность в том, что он правильно поступает...

Желающих прокатиться в Мордор было немного: кроме айзенгардцев сидели еще интеллигентного вида чернокожий харадримец в золотых очках и алой набедренной повязке да пара неразговорчивых работяг-гномов, чьи путевки наверняка оплатил профком их родной шахты "Мифрильная", а то бы они и вовсе не поехали. Общество было шумным и разношерстным. Я был ценным видовым дополнением. Неужели еще и эльф?..

Мы перекатились на восточный берег Андуина. Солнце светило в хвост "Инканусу", вокруг был чудесный летний Итилиэн. Кожаный дунадан продолжал:

— Вскоре мы подъедем к старинному замку Минас Моргул...

Что-то качнулось у меня перед глазами, поплыло, зазвенело, в сердце открылась бездонная чернота — и тут же все прошло. Я тряхнул головой, огляделся. Эльф сидел выпрямившись, сжав руки, правая щека у него подергивалась, как при нервном тике.

— Вас ожидает комфортабельный отель "Минас Итиль", а также вечерние развлечения. Там замечательный концертный зал. А утром желающие могут пойти на пешую прогулку в горы, по терренкуру "Кирит Унгол"...

Р-раз! Опять то же муторное ощущение, меня ведь не укачивает! Что это? Сожрал лишнего за обедом? Когда это для рыжего Рэнди Гэмджи за обедом что-то было лишним?! Чушь...

— Любители могут приобрести замечательного домашнего любимца — ручного паучка — в арахнопитомнике "Уютный Унголок".

На этот раз меня шарахнуло слабее, и я заметил, как дернуло и перекосило старика Келеборна, когда... Постой, постой! Когда этот кожаный друг сказал "Унголок"!

Тут я что-то стал соображать. Плохо было не мне, а моему соседу. И плохо ему было, когда вслух произносились определенные слова или их части. Да как же можно ехать в Мордор с такими нервишками?! Впрочем, не мне судить, не мне вмешиваться. Теперь я знаю причину и буду следить за собой.

На закате мы подъезжали к Минас Моргул. Луга цветущих предсмертников были великолепны. Особенно для меня: как-никак, я лично восстанавливал этот вид орхидей, когда-то безжалостно истребляемых гондорцами. Они считали, что запах этих цветов околдовывает и приносит несчастье. Мои исследования показали, что предсмертники совершенно безопасны, за исключением двух случаев: нельзя собирать их в букеты и ставить в комнате — это раз; нельзя шляться вдоль и поперек газонов, где они растут, — это два. В обоих случаях возможно отравление или аллергия. Жаль, что прочие виды красивых цветов не имеют таких же защитных приспособлений: тогда мой "Дориат" не пришлось бы превращать в крепость за колючей проволокой под током, с лазерной сигнализацией...

Но Келеборн, видать, в ботанике не был силен, поэтому при виде такого пейзажа отчетливо позеленел. Я не утерпел и положил ладонь на его стиснутые кисти. Руки у него были ледяные. Но самое интересное, что мое прикосновение вроде бы вернуло его из черных пучин, в которые я сам поначалу чуть не провалился. Он перевел дух и внимательно на меня посмотрел — так внимательно, будто сфотографировал на память. На долгую, эльфийскую память. И черные бездны опять сменились музыкой сфер.

...Отель "Минас Итиль" был аккуратно спрятан за скалой, так что никаких следов цивилизации видно не было. Громко и холодно журчал ручей на дне долины, тянуло предсмертниками и серой — здесь были минеральные воды, знаменитые, их подавали к столу даже у Арамира. Развалины подсвечивались голубоватыми прожекторами, на шпилях рдели огоньки — чтобы не зацепились вертолеты. От всего этого веяло мощной жутью. Мне стало жалко Келеборна: он-то, наверное, видал все это не в бутафорском виде, и тогда было пострашнее.

Насладившись красотами, мы прошествовали в отель. Там нас ждали номера на все вкусы — с видом и без вида, одноместные, семейные, туркласс. Я заказал одноместный с видом на мои обожаемые газоны, велел отнести туда чемодан и задержался посмотреть, что будет делать эльф. Он стоял в очереди на регистрацию и выглядел своей собственной тенью. Айзенгардцы впереди него переругались из-за чего-то, дело затягивалось. Меня толкнули в спину каким-то контейнером, я слегка озверел и обозвал кого-то "орком". Турье обиделось. Меня обступили и начали воспитывать в духе расовой терпимости. Я заявил, что не желаю выслушивать о нравственности от Сарумановых внуков и оркиных детей. Интеллигентный харадримец спросил, как я определяю наличие и процент орчей крови у собеседника. Видимо, он хотел съязвить. Я сказал:

— Можно, я раскрою вам эту методику по секрету, на ушко?

Он купился и отвел меня слегка в сторону,

— Так вот, — тихо и таинственно начал я, — рассчитывается это следующим образом, — и, резко прибавив громкости, докончил:

— Чем больше из пасти при улыбке торчит золотых зубов, тем больше орчиной крови!

— С вами невозможно культурно беседовать, — огорченно сказал харадримец и отвалил.

Оказалось, что Келеборн все это время был возле меня. Я-то думал, что он берет ключи за спинами экскурсантов. Однако он стоял у меня за спиной, и в руке у него был тонкий серебристый хлыст.

— Я боялся, Рэнди, что вас съедят, — сказал он так, что я и не подумал перевести все в шутку. Он видал времена, когда и правда ели. И притом за гораздо меньшие разногласия.

— Подавятся, — буркнул я. Меня распирало от гордости за то, что эльф был готов защищать меня.

Обозванный был раскос, кривоног, излишне упитан, смугл и желтозуб (то есть златозуб). Если бы меня назвали хоббитом, я не полез бы в драку. Но у "внучат", похоже, считалось тем оскорбительнее это слово (орк, а не хоббит), чем больше было реального сходства и, подозреваю, генетической основы для этого.

У стойки снова закрутился орковорот, дамы источали ароматы не хуже предсмертников, хай и визг стояли невыносимые. И я ничуть не удивился, когда из подсобки вылезли трое во всем черном, и один из них очень пронзительно и противно засвистел — завыл в свисток. Это были спецназгулы, охранники при объекте. Их одевали в стандартную гондорскую военную форму, только без серебра. Мне рассказывали про эту службу Трофи и Оле.

— Я разрешил держать на объекте не более девяти охранников, — говорил Оле. — Иначе их сначала было бы по одному, потом по одиннадцать, потом по одиннадцать десять одному... Вот увидишь: раз можно не более девяти, так меньше нигде и не будет!

— Хотя только в Минас Моргул могло быть сразу девять назгулов, — подытожил Трофи.

Спецназгулы решили конфликт, выстроив всех в колонну по одному вдоль стены. Портье быстро всех расселил, роздал ключи и с поклонами проводил до лифта. Келеборн остался сидеть на банкетке. В руке у него был ключ от номера с брелоком в виде железной короны. Он задумчиво разглядывал его и что-то бормотал или напевал. Спецназгулы, удалившиеся было в подсобку, начали высовываться — проявлять интерес к странному гостю.

— Разрешите вас проводить, — сказал я, в душе боясь показаться навязчивым.

Он поднял на меня глаза, помолчал — и опять как будто что-то про меня понял такое, чего я и сам про себя не понимал.

— Да, Рэнди, благодарю вас, — сказал он и поднялся. — Рэнди — или господин... мистер Рэнди?

— Просто Рэнди, — решительно сказал я. — Видите ли, у нас "господина" прибавляют к фамилии, а это имя.

— Просто Рэнди, — повторил он задумчиво. — Просто ли?

Тут уж мне вовсе показалось, что он читает мысли, поэтому я пошел вызывать лифт. Запихнув его в номер (окнами на другую сторону, наверное, чтобы не видеть ни развалин, ни цветов), я переоделся и пошел ужинать.

Наутро я поискал Келеборна — меня тревожило, что он как будто ничего не ест. Однако выловил я его только в ресторане за обедом. Он позвал меня за свой столик, я принял приглашение с удовольствием. Заодно выяснилось, что питается Келеборн фруктами, медом и печеньем. У меня зародились неясные опасения по поводу его финансов. Откуда у мифологического персонажа деньги? Но спросить его прямо и предложить свой кошелек я пока не мог. Я вообще не мог понять, чего я прицепился к Келеборну, почему все время о нем помню и думаю, беспокоюсь и забочусь. Прожил ведь он без меня три с лишним эпохи! Но что-то подсказывало мне, что, как ни дико и ни смешно, четвертую ему без меня дожить будет непросто.

Я махнул на все рукой, зажмурился, покраснел (Келеборн с явным любопытством наблюдал за моими эволюциями) и прямо спросил:

— Простите ради бога, но не нужно ли вам денег? У меня есть... Мне очень неловко соваться, но... на какие шиши вы ездите?

Тут я окончательно зарапортовался, подавился и чуть не слетел под стол — стулья здесь были спецвысокие, для гномов и хоббитов.

— Не надо стесняться добрых чувств,- сказал тихо эльф. — Но вы знаете, Рэнди, у меня довольно много денег. Как ни странно вам может показаться, я работаю... работал до последнего времени.

Я слегка скрипнул в вопросительном смысле и опять закашлялся.

— Я, наверное, имею самый долгий трудовой стаж в Средиземье, — с легкой усмешкой продолжал Келеборн. — Пра-прапрадед нынешнего Короля учредил мою должность, а поскольку я случайно попался ему на глаза, то и назначил меня... Теперь это "называется "смотритель ландшафтного музея-заповедника Лослориэн". Больше я никому старался не показываться, и про меня забыли. Платили там немного, но долго. И вот однажды я обошел Лориэн и понял, что мне уже нечего там сохранять. Все, что осталось, могут сберечь люди, а наше ушло навсегда. В "Эоредбанке" у меня был счет с момента приема на работу. Я взял свою кредитку и отправился в путь. На пристани узнал об этой экскурсии. Мои намерения слегка изменились. Все-таки тяжело навсегда...

— Навсегда?

— Да. Я отправил Королю факс с вокзала, что место вакантно.

Больше я ничего не мог спрашивать — комок стоял в горле, а в голове звучали гордые и грустные строки:

Я чашу свою осушил до предела,

Что было — истратил дотла.

Судьба подарила мне все, что хотела,

И все, что смогла, отняла.

Подобно реке я блистал на свободе,

Прекрасной мечтой обуян.

Мой путь состоялся, река на исходе,

И виден вдали океан.

Прости, моя радость, прости, мое счастье,

Еще высоки небеса,

Но там вдалеке, где клубится ненастье,

Чужие слышны голоса...*

Мне почему-то было ужасно печально и тоскливо. Причина мне не была ясна: я ведь всегда думал, что никаких эльфов давно нет. Вернее, я и не думал о них, только вот цветы называл сказочными словами. И вот — навсегда. Куда же он собирался, и почему его — его! — понесло в Мордор? Тут я понял, что знаю половину ответа из детских книжек. Собирался он на Запад. А едет — на Восток!

Келеборн сидел, подперев голову узкой длинной рукой, и как-то чудно на меня глядел: не то следил за ходом моих мыслей, не то любовался, как на занятную игрушку в Матомарии.

— Можно, я тоже спрошу? — вдруг сказал он. Я вытаращился и закивал. — Откуда у вас такой цвет волос? Часто ли приходят в мир такие златовласые дети?

Я как-то никогда не думал о себе как о златовласом, на фоне наших бурых, каштановых и белобрысых я шел за рыжего — и только. Хотя, если по правде, то шерсть у меня ближе всего по цвету к червонному золоту, и в детстве мы играли в колечко, пряча его у меня в голове. Вся эта растительность еще и вьется нормальным нашим мелким бесом, так что даже золотое кольцо не выпадало. Рыжих — или златовласых — у нас в роду было довольно много. Говорят, что пошло это чуть ли не с конца Третьей эпохи, от детей легендарного Сэма Гэмджи. Вот в таком смысле я и ответил. Келеборн покивал, посмотрел еще немного сквозь меня в глубь веков, удовлетворился услышанным, а тут и экскурсовод пришел и позвал всех собираться на посадку.

— Поторопитесь, господа! — весело орал он. — Надо поспеть до заката, иначе вы не увидите красивейший из водопадов Итилиэна! Он особенно хорош на закате!

Эльф куда-то сгинул, пока я слушал "дунаданца". В "Инканус" с собой я прихватил тройную порцию клубничного пломбира. Келеборн появился в последний момент, больше обычного погруженный в себя и смурной. Я не стал к нему лезть, сожрал мороженое, замерз и заснул.

Проснувшись, я был бодр, заинтересован во всем и готов к обещанным красотам и увеселениям. Келеборн тоже слегка оттаял и даже слушал экскурсовода:

— ...Окаменелый король как бы стягивает на себя все дороги и все земли, в которые они ведут: Северный и Южный Итилиэн, Мордор, Осгилиат и Правобережье. И никому не дано знать, какую же дорогу он выберет, по какой пойдет сам и поведет свой народ...

Сзади, как обычно, хихикали, шептались, шуршали конфетами и шелками, травили анекдоты.

— Бегут два орка по Средиземью, — начал один из айзенгардцев, заводила их компании. — Вдруг видят, идет эльф. Один другому говорит: "Смотри, эльф пошел". Второй отвечает: "Да брось ты, не может быть!" Первый говорит: "А давай его спросим". Они подходят и говорят: "Скажите, вы эльф?" А он им: "Какой я эльф?! Я — идиот!"

Я не удержался, хрюкнул и затрясся. Келеборн посмотрел на меня с грустью, оглянулся, тяжело вздохнул, еще раз

взглянул на меня — и вдруг тоже как-то хмыкнул, почти засмеялся. Тут меня разобрало так, что я запихал себе в рот носовой платок, прикусил его, но хохот прорвался сквозь этот кляп, я заржал в голос, и уже весь автобус, даже те, кто не слышал анекдота, повизгивал, подвывал и утирал слезы. Экскурсовод сначала решил, что выдал особо удачную репризу, потом стал оглядывать свой костюм, потом с беспокойством привстал и осмотрел салон. Это все только подлило масла в огонь, я уполз под переднее кресло и всхлипывал там и стонал, пока Келеборн не извлек меня и не водворил на место. Он явно развлекался, хотя с виду это не бросалось в глаза. Постепенно все утихли, объясняя друг другу и "дунаданцу", в чем было дело. Экскурсовод не слишком дружелюбно глянул на нас с Келеборном, но потом расплылся в кисленькой ухмылке и продолжил ведение программы.

Через пару миль нас вытряхнули около пещерно-водопадного комплекса "Хеннет Аннун". Вход в подземные галереи явно напоминал своей архитектурой вход в городской общественный туалет, и айзенгардцы так его и восприняли. Экскурсовод, однако, был ученый, видимо, многие покупались на это сходство, поэтому он собрал всех желающих и увел в известном ему направлении. И чего они ждали, ведь автобус с удобствами? Так размышляя, я неторопливо огляделся и увидел невдалеке солидную клумбу белых цветов. Около нее уже бродил Келеборн, наклонялся, разглядывал лепестки, потом просто сел на дорожке и запел:

...Вижу, как ночь приближается

Высохшим руслом реки.

Но все равно продолжается

Песня — словам вопреки.

Где это море, вы спросите,

Где этот пляшущий риф?

Где — без морщинки, без проседи —

Юный зеленый залив?

Где эти заросли тесные

В лунной бесплотной пыльце,

Звери да птицы чудесные,

Люди с огнем на лице,

Гибкие пальцы упрямые,

Чаши, цепочки с резьбой...

Эхо, не путай слова мои —

Я говорю не с тобой!..

Подойдя поближе, я с удивлением и радостью узнал цветы: это были крупные маки моей селекции, сорт "Ниэнор".

— Ниэнор, — сказал я над плечом Келеборна.

Эльф подпрыгнул так, будто я ругнулся по-мордорски.

— Что?!

— Ниэнор, говорю, — несколько обалдело повторил я. — Сорт м-маков... Назван в честь девушки, потерявшей память. Я послал одному заказчику из Итилиэна десять семян, а тут уже вон какие цветники!

Меня понесло по любимой стезе. Оле говорит, что когда я сажусь на своего конька, то становлюсь еще хуже Трофи с его ископаемыми орками. Но Келеборн слушал с интересом, даже кое о чем переспросил поподробнее, и поглаживал цветы по листьям и лепесткам. А они тоже будто узнали его и тянулись, поворачивались, как к солнцу. И звучала тихая-тихая тема древней "Песни о Ниэнор Ниниэль".

Из этого приятного состояния нас вывел вернувшийся айзенгардский отряд под предводительством "дунаданца".

— Пойдемте смотреть "Окно заката", — сказал я. — Солнце садится.

По узкому каменному коридору всю нашу толпу провели в довольно обширную пещеру. Она носила на себе следы использования под жилье. Ни сталактитов, ни сталагмитов не наблюдалось. В одной из стен была пробита высокая арка, а за ней откуда-то сверху стекала вода. Закатная подсветка действительно была хороша, но об этом написано уже в стольких путеводителях, что мне нет нужды повторяться. Келеборн не слишком уютно чувствовал себя под землей — ведь он почти всегда жил на дереве, и некоторая клаустрофобия меня не удивила. Экскурсовод предложил пройти посмотреть Тайный пруд. Все прошли еще одним узким извилистым ходом, причем самая толстая айзенгардка чуть не застряла. Было много визгу и усилий по извлечению. В конце концов вся кодла оказалась на чем-то вроде скального балкона, с которого вели трапы к озерцу. Кожаный "дунаданец" предложил искупаться и сыграть в "Поймай Голлума" — историческая игра. Он объяснил условия: купание происходит при естественном освещении (то есть в нашем случае — при луне, скрывшейся в дымке), один участник назначается Голлумом и должен покинуть пруд, но не через пещеры. Кого назначили, остается тайной для остальных. Интеллигентный харадримец спросил, не опасны ли такие увеселения. Кожаный объяснил, что при водоеме имеется тайная спасательная служба, состоящая сплошь из прямых потомков настоящего Голлума. Эта информация удовлетворила всех, кроме меня и Келеборна. Он шепнул мне, что предпочел бы утонуть, чем быть спасенным пусть даже потомком такой твари, как Голлум. Я ответил, что, по моим данным, никаких потомков нет и быть не может, но я не желаю никого ловить и быть выловленным. Поэтому я заявил экскурсоводу, что мы вне игры, потом недолго думая — темно ведь — содрал с себя одежду и полез в пруд. Келеборн походил по скале, огляделся — и спокойно полез в воду, оставив на берегу только сумку. "То и стирка", — подумал я. Впрочем, серая одежда эльфа не пачкалась и не мялась, по моим наблюдениям. Я-то по таким погодам переодеваюсь трижды в день.

Мы засели на мелководье, под раскидистой ивой. Вокруг цвели кувшинки, кубышки и лотосы. Сквозь дымку и ветви проглядывали то луна, то звезды.

— Совершенно чудесная ночь, если оглохнуть, — вдруг сказал Келеборн.

Он был прав на триста процентов, как выражается Оле.

Тихая летняя ночь оглашалась визгом, плеском, плюханьем экскурсантов, которые рьяно ловили Голлума. "Дунаданец" орал в свой мегафон: "Колечко-колечко, выйди на крылечко!". Это, видимо, был сигнал для тайного Голлума сматываться. На галерее появились какие-то тощие ребята — видимо, спасатели. Судя по их действиям, основным методом страховки был пересчет купальщиков по головам. Кто-то с чем-то белым в руках вдруг засвистел в свисток, все забегали, экскурсовод заметался. Тут луна вышла из тучек, и Келеборн рассмотрел, что они машут списком экскурсии — видимо, кого-то потеряли. Мы еще посидели, гадая, кто же утоп, причем ни я, ни эльф не испытывали скорби, да и любопытства особого тоже, Потом я стал размышлять вслух, что вот ведь такой маленький пруд, и каждый вечер тут плещутся и топают подобные компании, так как же еще целы все эти лилии и лотосы? Наверное, со времен, когда пруд был заповедным, они прошли солидный отбор на вытаптывание. Я уже думал, как бы получить отсюда осенью семена, потом попробовал подрыть корешок, но сам себя устыдился. Тогда я стал рассуждать вслух на тему, где бы я спрятался, "если бы Голлумом был я". Тут Келеборн как-то недобро хихикнул — совершенно не по-эльфийски, как мне показалось.

— А ведь это мы утонули, — сообщил он.

Я уставился на него, потом взглянул на берег. Там шухер был уже нешуточный. Все турье повылезало, кто одевался, кто прыгал, кто вопил какие-то указания. Я вспомнил, что сказать-то я сказал, что мы не играем, да ответа не услышал. Наверно, "дунаданец" проигнорировал мое обращение и теперь платился за это.

— Тогда еще посидим, — сказал я довольно. — Вы не замерзли?

— Нет, что вы, — ответил Келеборн. — Только комары появились.

Мы сидели на одинаковой глубине, но я при этом был погружен до подбородка, а эльф торчал из воды больше чем на фут. Конечно, его начали кусать раньше.

— Интересно, какой у них приз в этой игре? — мечтательно проговорил я.- Золотой Голлум, что ли?

Келеборн вместо ответа хлопнул себя но щеке.

Тут над прудом врубили аварийное освещение.

Что нас заметили, я понял сразу — беготня и визг замерли, все как бы повисли в воздухе так, как застал их момент включения света. Потом над Итилиэном пронесся облегченный мат. Экскурсовод, однако, помнил, что он при исполнении, в отличие от голлумов, которые, шлепая ластами по камню, вдохновенно-визгливо крыли нас, перегнувшись через балюстраду.

— Господа, мы вас чуть не потеряли, — сказал он, маскируя приторно-вежливой интонацией желание нас растерзать.

— Не угодно ли проследовать в отель?

— Угодно, — сказал я. — Только лампочку погасите, пожалуйста.

Это вызвало новый шквал брани, причем к спасателям добавились "внучата". Тогда Келеборн встал — воды ему было чуть выше колена, — отряхнулся по-собачьи, вышел на берег к шумящей публике, что-то негромко сказал, щелкнул пальцами — и лампа в прожекторе со звоном разлетелась. Наступила тишина, какой здесь не было, наверное, со времени Пробуждения Людей. Я быстро вылез и оделся, после чего все взяли курс на гостиницу. Экскурсовод недобро поглядывал то на меня, то на Келеборна, но молчал. Молчали и все остальные.

На ужин в отеле "Хеннет Аннун" подавали фирменного "кролика тушеного с травами" и фиш. Кролик был выше всяких похвал, свидетельствую как Гэмджи. Что же касается фиш-ш-ша, то пусть его едят такие голлумы, как Оле Тук. Я спросил у официанта фирменный. пластиковый конверт, похоронил там останки, а на надгробье начертал тиритский адрес советника Тука. Заодно проверим, как работает почта и не подвергается ли корреспонденция его превосходительства перлюстрации. Келеборн явно не понимал, чем это я занимаюсь, но смотрел одобрительно. Гостиница ему нравилась, никаких особых следов Мордора .в ней не было, все окна были, понятное дело, на Запад. Андуин в лунном свете был весьма живописен.

Конверт я бросил на столе и отвлекся на чудесное ежевичное вино. Келеборн рассеянно вертел в пальцах вилку, пока она не улетела под стол. Он машинально проводил ее туманным взором — и уперся оным в конверт.

— У вас друзья в Гондорском королевском совете, Рэнди? — с некоторым изумлением спросил он.

— Так получилось, — сказал я. И от нечего делать изложил Келеборну историю советника Тука.

Оле еще в Шире показал свои финансовые таланты, по добыче денег из ниоткуда, провернув знаменитую операцию "Матом". Как известно, вход в широкий Музей ненужных вещей — по-старому Матомарий — всегда был бесплатным. Оле напечатал по знакомству несколько сотен билетов обычного образца и посадил свою очаровательную кузину Уртику Тук продавать их у входа в музей. Если кто-то из желающих пройти спрашивал, разве нельзя, мол, войти бесплатно, кассирша включала свое обаяние на полный накал и отвечала, что можно, сколько угодно. Посетители, не желая прослыть скрягами или тугодумами, не переспрашивали, а платили и проходили. Власти Удела спохватились только через месяц. Местный ширриф ворчал и пытался привлечь Оле к суду, но не тут-то было. Во-первых, законы были известны Туку гораздо лучше, чем ширрифу. Во-вторых, Оле тут же свернул бизнес и объявил, что устраивает на всю полученную сумму Обжорную вечеринку — просто так, без повода. И в качестве полагающихся в таких случаях подарков гостям накупил таких жутких матомов, что вскоре экспозиция Матомария сильно пополнилась. В-третьих, выяснилось, что в дни, когда Уртика торговала билетами, число посетителей непрерывно росло, и в последний день их явилось втрое больше, чем бесплатно бывало в неделю. Тогда Тан и старосты, посовещавшись, решили пригласить мисс Тук на постоянную работу в том же качестве, но оказалось, что, пока суд да дело, она успела выйти замуж за одного из посетителей, а тот заявил, что "такой матом не отдаст никому даже напрокат".

В общем, эта комбинация не принесла Оле денежной прибыли, зато вскоре пришло приглашение на работу в казначейство Гондора.

Келеборн, хотя и развлекся моим рассказом, все же заметно думал о чем-то своем, а интересовал его не сюжет, а я как рассказчик. Видимо, загадочная эльфийская душа плохо воспринимает сугубо материальную сторону жизни. Зато от повышенного внимания к моей скромной персоне я разошелся и был готов на дальнейшее хулиганство. Но по здравом размышлении я ограничился все же отправкой рыбьего скотомогильника Туку, а сам пошел спать в номер.

Ночью, после всей этой жары и духоты, разразилась гроза. Меня это нисколько не встревожило: пусть погремит, дождичком польет. В комнату дождь не попадал, так что окна прикрывать не понадобилось. Какая-то мысль бродила на дне моего сонного и сытого сознания, что-то было плохо, и связано это было именно с тем, что дождь не хлещет по стеклам, не заливает паркет и ковры... Совсем я что-то сдурел, подумал я. Неужели мелкие стычки с экскурсоводом заставляют меня подсознательно желать ущерба отелю? Глупости какие... Тут я, видимо, вырубился, потому что подскочил от близкого и сильного разряда. И в голове моей высветилась, как молнией, причина тревоги и недовольства.

Окна — на Запад. А ветер — с Востока. Из Мордора! Гроза из Мордора!! Келеборн!!!

Я выскочил из, пастели и бросился к телефону. Линия не работала — то ли она была местной, то ли гроза сделала свое черное дело. Я проскакал коридор до лифта, взлетел на седьмой этаж. Расселили нас, надо сказать, учитывая склонности клиентов, неплохо: я оказался на первом этаже, не заглубленном, правда, на здешнем камне это сложно, но окнами в цветничок. Эльфа же, хотя никто и не имел такого слова в виду, вознесли на последний этаж, что также отвечало его потребностям. Но в результате установившаяся между нами связь несколько ослабла, и поэтому час или полтора были упущены.

Номер Келеборна был рядом с лифтом — далеко бежать не пришлось. Я ломанулся в дверь без стука. Она открылась легче, чем можно было предположить. Внутри мне показалось как-то особенно темно. Пошарив по стене, я зажег верхний свет.

Келеборн лежал на здоровенной пяти-спальной кровати лицом вниз. Он казался не существом, а складкой покрывала или тенью. "Умер он, что ли?" — закралось мне в голову. Но тут же я вспомнил, что эльфы просто так не мрут. Тогда я сосредоточился на своих ощущениях и опять, как в начале нашего путешествия, полетел в пропасть. Только теперь она была горячей, и со дна ее подымались не то языки пламени, не то ищущие, злобные пальцы. Я затряс головой, ущипнул себя за ляжку. Наваждение отступило, но никуда не делось. Делать-то что? Не фельдшера же к нему звать... Стой-стой, что такое говорил Оле? Ацелас... Ну-ка, где аптечка...

Аптечка нашлась в ванной, и там был флакон с насадкой, на котором значилось: "Ацелас. При головокружениях, обмороках, мигренях распылить в 1 футе от лица". Если поможет — засажу все междурядья этим сорняком, поклялся я.

Легко сказать — в футе от лица, а если это лицо закрыто руками, волосами и вжато в подушку? Я потряс Келеборна за плечо — никакого ответа. Подергал за волосы — то же. Перевернуть, надо перевернуть. Но ведь он футов семи ростом, как же я его... Я залез на кроватищу, ухватил эльфа за локоть и за рубаху на боку — и неожиданно легко перекатил на спину. Вот это да, подумал я. То-то говорят, что эльфы ходят по канату, как по дороге, а снег держит их даже без наста. Так, теперь ацелас. Ух, ну и дух! Смотрим...

Лицо Келеборна было одного цвета с рубахой. Полузакрытые глаза слабо светились, и выглядел этот отблеск из-под век жутковато. Я не мог сидеть просто так, потому что было очень страшно. Вспомнилось, как в Шире моя матушка вытаскивает из обмороков (часто притворных) свою тетю Камелию. Может, рискнуть?

И — раз-два! — влепил Эльфу пару пощечин.

Тот погасил глаза совсем и что-то заговорил на непонятном языке. Это явно был не тот эльфийский, которым пижоны пользуются в Арноре и Гондоре. Ладно, продолжим. Ацелас в упор на виски и тереть, тереть — вот уже у самого пальцы горят, а толку... Нет, есть толк.

Эльф вдруг как-то сразу очнулся. Гроза уходила. Снаружи чернота сменилась синевой: близился летний рассвет.

— Рэнди? — как-то неуверенно сказал Келеборн. — Что с вами, почему вы плачете?

Тут я осознал, что с меня потоком льется соленая смесь — пот со лба и слезы из глаз. И такое снизошло на меня облегчение, что я захохотал, и ничего не мог ни сказать, ни объяснить, досмеялся до икоты, но остановиться не мог. Эльф озадаченно глядел на все это, потом взял меня, как куль, деловито отнес в ванную и сунул головой под холодный кран.

Потом, когда мы сидели на лоджии, проветривались и сохли, глядя в хвост ушедшей грозе, Келеборн сказал, что чуть было не отправился к Мандосу вместо Лориэна, и благодарен мне за то, что я вернул ему надежду свидеться с семьей. Что за Мандос такой, я сразу не сообразил, и что у Келеборна еще и семья какая-то есть, очень удивился. Чтобы не послать эльфа снова в нокаут, я решил помолчать. И помолчал — часиков шесть, пока он не растолкал меня и не повел завтракать.

Выехали на этот раз довольно рано, причем обед загрузили сухим пайком. Мокрый Итилиэн блистал тысячами луж, ручейков и листьев. Над Андуином висела мощная радуга. Солнце властно гнало мордорские тени. Экскурсовод вещал, пассажиры шумели. Все как умели радовались жизни. Эльф вертел косматой головой по сторонам — Итилиэн ему нравился не меньше, чем мне.

В одном из живописных уголков случился легкий скандальчик, и причиной на сей раз даже был не я. Гномы, обычно тихо сидевшие на своих местах, вылезли поразмяться, и, осматривая скалы, складным карманным кайлом отгрызли щетку каких-то кристаллов — не то хрусталя, не то аметиста. Экскурсовод заметил это и поднял хай. На сей раз и я, и Келеборн оказались на его стороне. Щетку у гномов отняли, экскурсовод извлек из багажника "Инкануса" эпоксидный клей и присобачил ее на место. Похоже, что инциденты, подобные этому, случались часто, и борьба с ними была отработана. Потом "дунаданец" пригрозил пожаловаться в шахтный профсоюз и удержать у гномов из зарплаты полную стоимость путевки. Гномы опять сели на места и притворились спящими, как Дарий.

К вечеру местность поскучнела, зелени сильно поубавилось, субтропические виды сменились кривыми елками, корявыми соснами и чахлым березняком. Погода снова начала портиться. Наползли тучи — к счастью, с юга, а не с востока. Но из-за них неожиданно рано стемнело. Келеборн заметно скис. Я размышлял о том, как же эти эльфы жили в Средиземье и даже сражались со всякой дрянью у самых границ Мордора, если они такие чувствительные. Ведь столько лет прошло, как нет никаких злых сил, все это сказки, и не более... Ну, не сказки, конечно, раз эльф действительно существует — я покосился на сникшую длинную фигуру слева. Но вроде вычищали весь этот Мордор не раз, все там выловили и простерилизовали, а вот поди ж ты, наверное, для эльфа и камни помнят что-то такое — не такое.

— Нас было много, Рэнди, — вдруг сказал у меня над ухом голос Келеборна. — Вместе мы противостояли всему, даже когда бродили в одиночестве. А я остался один, и корабль мой уплыл.

У меня появилось чувство, как будто я проглотил айсберг.

— Так... а как же вы теперь? Семья-то... уехала?.. — забормотал я и тут же заткнулся, боясь ляпнуть какую-нибудь непоправимую глупость.

— Уехала, — спокойно и с какой-то скрытой радостью ответил эльф.

— И вы теперь тут навсегда? — спросил я. Мне уже очень хотелось, чтобы он остался навсегда. Приглашу его в Шир, места у нас там благословенные...

Келеборн вдруг нагнулся и заглянул мне в глаза. Не знаю уж, что он там увидел, но не рассердился, а погладил меня по голове — даже не как ребенка, а как кошку.

— Провидит только Эру, — сказал он.

Спустя какое-то время, когда за окнами все стало черно, впереди показался красный огонек. Экскурсовод тоже его приметил, встрепенулся и понес с удвоенной энергией:

— Мы приближаемся к северной точке нашего круиза. Огонек справа — это маяк над перевалом Мораннон, называемым также Воротами Мордора...

...На этот раз я был начеку, и струя ацеласа фыркнула в нос Келеборну, как только у меня в голове поплыли знакомые образы. Ацелас я прихватил из Хеннет Аннуна. Экскурсанты зашмыгали носами и заругались. Я не отвечал — было не до того. Однако же профилактика сработала на редкость удачно. Эльф оживился, собрался, как пружина, навстречу темному прошлому. Только когда "дунаданец" опять заговорил на мордорские темы, седая голова наклонилась к моему уху.

— Можно, я буду держать вас за руку, Рэнди? Вы очень сильное противоядие... посильнее ацеласа, поверьте мне.

Я взял двумя руками его холодную длинную кисть и так и держался за нее, пока экскурсовод не объявил:

— Мораннон, господа! Приехали! Нас ждет семизвездочный отель "Барад Дур" и празднество в честь удачного завершения первого этапа! Смокинги, фраки, вечерние платья, господа!

Сзади поднялся оживленный визг, потирание рук, переходящее в аплодисменты, дамы затараторили о нарядах. А красный глаз-огонек вел "Инканус" к Мордору, и мне уже казалось, что он смотрит на нас с Келеборном оценивающе и с неприязнью: выдержим ли?

Выдержали.

Самым противным ощущением для меня был взгляд "дунаданца", брошенный на нас, когда в салоне зажегся свет и мы поползли к выходу, держась за руки. Я отомстил, оглядев кожаного друга с головы до ног и пронзительно хихикнув. Тот сразу занялся поисками причин и отвлекся. Должно быть, у него были раньше какие-то сложности — уже второй раз он так реагировал.

Семизвездочный "Барад Дур" представлял собой стилизованный готический замок, с башенками, бойницами, драконьими головами на выходах водосточных труб, подъемным мостом и прочими архитектурными излишествами. Подсветка окрасила его в багровые и пурпурные тона. Маяка отсюда видно не было — его прожектор был раз навсегда обращен к Итилиэну.

Я сунул Келеборна в кресло в холле, а сам проскочил к портье и заказал два номера рядом. На лацкане форменной куртки служащего был эмалевый значок Багрового Ока. К ключам от номеров какая-то добрая душа подвесила золоченые кольца — в них свободно проходила моя рука, а внутри был, видимо, свинец. Наверное, чтобы не забывали сдавать, подумал я.

В глазах эльфа опять появился жуткий блеск, зато соображения видно не было. Я потряс его, похлопал, погладил — все без толку. Пришлось опять фыркнуть спрэем — мне уже и самому опостылел этот запах. После этого удалось оторвать его от кресла и дотащить в номер. С двумя ключами это было ой как непросто. Я задернул шторы, полил все в номере ацеласом, как будто морил клопов, и велел очухавшемуся эльфу никого не пускать и никуда не выходить — я пошел мыться и вставляться в смокинг... Тут в номере включилась принудительная трансляция, и, пока я с маникюрными ножницами искал и перерезал провод, мы выслушали очередную идиотскую песенку о том, как "рассерженный Гэндальф шагает по крыше", и объявление: в ресторане будет эстрадное представление "Хит-Барад", а в концертном зале — конкурс красоты среди туристок "Парад Дур". Тут я нашел проводку, и стало тихо. Я обернулся, боясь, что до Южных морей мне не хватит никакого ацеласа, хоть засади этой травой все Роханские прерии. Но эльф, к моему изумлению, сидел на столике для журналов, как на табуретке, и вид у него был не угнетенный, а слегка глумливый.

— Ограничимся рестораном, а? — спросил он.- Зачем конкурс этих Дур, если прекраснее моей жены не было никого в Средиземье... кроме моей же внучки?

Я согласился, вслух высказав, что любая красотка в здешних местах мне не подходит по росту, а про себя подумав, что моя красотка из Шира небось не хуже и хваленых родственниц Келеборна, а глаза выцарапать может гораздо лучше. Потом я сказал, что здешние места плохо влияют на нравственность, судя по теме нашей беседы. Эльф согласился, и я пошел к себе.

В своем номере я также начал с ликвидации динамика — этому меня научил, конечно, бродяга Трофи, и он же подарил мне эти ножнички в чехле и с изолированными колечками. Потом, содрав с себя заскорузлое шмотье, я завалился в ванну и некоторое время балдел в тишине, приходя в себя. Образы не роились, никто не орал, ни за кем не надо было следить. В ванной обнаружился запечатанный пакет с мылом, шампунем, губкой и расческой. Келеборна, что ли, причесать, подумал я.

Смокинг у меня был шикарный, пошитый на заказ в Минас Тирит во время предыдущего визита. Я пригладил, насколько смог, волосы, проверил, как расположен галстук-бабочка, и задумался, где бы взять цветок в петлицу. В конце концов я позвонил и велел принести гардению. На том конце провода не знали, что такое гардения. Я плюнул, вышел в коридор и оторвал цветок случившегося рядом олеандра. Получилось немного вызывающе, ну да для Мордора сойдет.

Я постучался в соседний номер. Там молчали. Я вспомнил, что сам же не велел открывать, и рявкнул: "Элберет!". О пароле мы не договаривались, но я кое-что помнил из Алой книги и оказался прав. Келеборн выскочил мне навстречу с проворством, какого я в нем не предполагал.

В номере он критически оглядел меня, а я его. Ну и грива, подумал я. И ладно бы кудрявый был, как мы, а то ведь прямые волосы — и такой веник... — У вас хайратника нет? — спросил я. Келеборн, уяснив смысл фразы, полез в ягдташ и вытащил нечто завернутое в серую тряпицу — кусок дуги на четверть круга. Снял тряпку, как-то разложил, будто разломил, раз и другой, предмет, извлеченный оттуда,- и в руках у него оказалась корона! А может, диадема, я в этом не разбираюсь. Но штука была потрясающая, золотая, в виде венка из листьев все того же мэллорна, усыпанная, как инеем, мелкими алмазиками. И она была довольно тонкой и легкой, потому что листики не превышали в толщину настоящих.

Келеборн с добродушной усмешкой смотрел то на меня, то на венок, который держал в руках.

— Так вы — к-король? — задал я наконец идиотский вопрос. — Был,- последовал ответ. Мне стало нехорошо. Король лориэнских эльфов... А я его по морде раз-два... Старик... Подопечный мой, туды-растуды. Ой, как неудобно-то. Что же дальше-то делать?

И тут меня осенило. Ничего особенного не делать, а вести себя, как вел. Потому что здесь не Лориэн и не Третья эпоха. И если я встану в почтительную позу, то будет один вред. К тому же я не эльф, и мне он не король. А если вспомнить, как ведет себя Оле в присутствии своего непосредственного (в обоих смыслах) начальства, то я еще далек от совершенства.

— Давайте-ка я вас причешу, а потом померим,- сказал я тоном хама из сферы услуг.

Келеборн послушно положил корону на стол и уселся на пол. Понимает, однако, подумал я, внося из ванной пакет с расческой. В кресле он и сидя на полторы головы выше меня.

Расчесывание заняло много времени. Эльф терпел мои рывки и брань, и только когда я выдрал солидный клок, осторожно заметил:

— Может, я зря отпустил за Море придворного цирюльника...

Но всему приходит конец, и вот мы стоим перед зеркалом в ванной: какой извращенец сделал тут зеркальную стену и зачем? Я поправил свой дико-розовый олеандр и выжидательно посмотрел в зеркало на Келеборна. Тот поднял корону и надвинул на голову.

И тут раздалась такая музыка, такой мощный сводный хор зазвучал у меня в черепе, что я чуть не спрятался под ванну. Древняя, торжественная, видимо, коронационная песня заполнила будто весь мир. Я разбирал только некоторые строки:

...Да будет мужественным твой путь,

Да будет он прям и прост.

Да будет всегда над тобой гореть

Звездная мишура,

Да будет надежда ладони греть

У твоего костра...

Эльф больше не походил на старика, и я с изумлением вспомнил, что, кроме седых волос, никаких признаков старости на нем не было — только общее впечатление. Ни морщин, ни сутулости, ни вен и жил на руках... А теперь в зеркале стоял эльфийский король в белой мантии, сверкающем венце, с драгоценным мечом больше моего роста, и глаза его светились расплавленным серебром так, что больно было глядеть.

— Ох,- искренне сказал я и отступил, чуть не свалившись в ванну.

Келеборн отвернулся от зеркала. Никакой мантии и меча не было, но впечатление осталось то же: он был молод и весел, в силе и власти. Да этак весь гостиничный комплекс разбежится, подумал я. Нельзя его в таком виде выпускать.

Эльф внимательно поглядел на меня, потом вздохнул и снял корону. И сразу стал почти таким, как я его знал. Только волосы лежали у него по плечам, как на картинке из книги, и глаза блестели больше обычного. Я хотел что-то сказать — и не смог.

— Жалко расставаться со сказкой, Рэнди? Но это только присказка, а что будет дальше, неизвестно,- спокойно произнес эльф.

По-моему, все это было грустным эпилогом, но я не стал спорить. Если он настроен на оптимистический лад, тем лучше. Однако я демонстративно заглянул в аптечку, вытащил баллон ацеласа и сунул ему в ягдташ. Баллон из своего номера я уже расстрелял.

— Ужинать! — решительно, как эльфийский полководец, возгласил я. И мы отчалили искать ресторан.

Заведение сие находилось (и нашлось) в цокольном этаже. У дверей стоял бравый швейцар чистых мордорских кровей, с руками до колен и шириной аккурат в дверной проем. На лацкане куртки с позументом красовался все тот же значок. Эльфа отчетливо передернуло. Мы двинулись к дверям, но швейцар и не думал пропускать нас.

— Без смокингов не пущаем,- хрипло и категорично заявил он.

Тут я вдруг сообразил, что Келеборн остался в своем сером прикиде и сандалиях, но я почему-то об этом не подумал заранее. Впрочем, своего смокинга или фрака у него, конечно, не было, а брать напрокат в гостинице — бр-р! — даже если тут есть такая служба. Я попытался представить себе Келеборна во фраке, но у меня все время получалось, что фрак сшит на орка, и в итоге я захрюкал в рукав. Но сколько можно стоять перед дверьми? Я начал уламывать швейцара, соврав, что со мной иностранец, потом обещал пожаловаться в дирекцию, потом в Королевский совет... Урука не брало ничего. Тогда я помахал в качестве последнего средства зеленой купюрой. Швейцар сморщил нос и зевнул, показав желтые кривые клыки. Келеборну надоела эта пантомима, и он оросил меня, в чем, собственно, проблема. Я честно ответил. Эльф очень высоко задрал брови, презрительно оглядел швейцара и сказал:

— Эту одежду сшили мне, когда Валакирка еще не была серпом. До сих пор она служима мне верой и правдой, так неужели ради презренной пищи я ее предам?

После чего развернулся и пошел прочь. Я стоял и думал, что бы такое сказать уруку пообиднее, когда увидел, что тот отошел в сторону и гостеприимно указывает мне вход в ресторан. Я злобно глянул на него снизу вверх.

— Вы что — не видите, что я босиком?!

И, кинувшись догонять Келеборна, заметил краем глаза, как швейцар крутит нам вслед пальцем у виска.

Келеборн несколько удивился, когда я выскочил из-за очередного поворота и врезался в него.

— Рэнди! Но вы-то одеты как надо, что же ужинать не пошли?

Я слегка зарычал, а потом поднял ногу и повертел ступней.

— У меня тоже уважительная причина,- сказал я.- А голодными не останемся... Иначе я этому сброду прикрою лицензию по блату.

Эльф воспринял последнюю фразу, как просто ругань, и стал меня успокаивать, предлагая не принимать близко к сердцу и всякое такое. Я сказал, что мне плевать на сердце — оно меня никогда не беспокоило, но оскорбление нанесено моему желудку, а хоббиты не прощают таких обид. Водворившись в свой номер, я позвонил и заказал ужин на двоих. Кроме того, я велел принести большую корзину фруктов, фунт меда в сотах, шоколаду разных сортов — сливочного, орехового и пористого, коробку лучших бисквитов, банку черной икры — осетры в Андуине еще не перевелись,- и шампанское на льду. Счет я приказал подать в письменном виде. (Впоследствии я оплатил его из кармана урука.) Ужин и прочее, прогнав посыльного, я лично отволок в смердящий ацеласом покой Келеборна. Тот слегка повыпендривался, но, когда я сожрал ужин на одного и взялся за ужин для второго, снизошел до разносолов и шампанского. Тут оказалось, что мы с ним сегодня потеряли столько энергии, что заказанных яств хватило только-только. А еще отказывался, подумал я, глядя, как эльф по глаза въелся в соты. Я встал, отряхнулся, помыл руки и зашел за штору поглядеть, куда выходят окна: до сих пор мне было некогда. Было совсем темно, шел проливной дождь. Цепочка фонарей (красноватых) освещала полоску каменистой голой местности и уходила куда-то вверх и влево. Наверное, к Ородруину, подумал я и вылез к свету. Келеборн покончил с медом, умудрившись не испачкаться, и теперь что-то лепил из воска. Я взял шоколадку и плюхнулся на диван. Хорошее питание и плохое воспитание, вот что такое вся эта поездка. Правильно Трофи ругается, теперь я к нему примкну против Оле. Интересно, что скажет друг-историк, когда я приведу в гости Келеборна? Как бы его кондрашка не хватила... Туку-то все нипочем, явись перед ним хоть все Валары чохом. Улыбнется, взмахнет гривой и скажет: "Не угодно ли пройти в буфет и там продолжить знакомство, а то я что-то проголодался!". А интересно, пойдет ли эльф в гости? Ведь он уволился, уходить собрался... Да как же он уйдет, если корабль уплыл, ведь не пешком же... Вопросы, вопросы... Наверно, пойдет до самой западной точки побережья, а так купит лодку и поплывет куда глаза глядят... А там будь что будет... Приплывет в Средиземье с другой стороны, с востока, и опять в гости придет.

Я проснулся. В номере было светло, шторы открыты. Часы на стене показывали семь. Дождь кончился. Келеборн укрыл меня одеялом со своей кровати, а сам спал там под пледом — первый раз действительно спал. На журнальном столике стояла моя восковая статуя высотой в ладонь. В смокинге.

Удивительно, но к девяти мы явились на завтрак. Появился "дунаданец" и пригласил желающих на осмотр развалин замка Барад Дур. Упоминание о развалинах не подкосило, а, напротив, взбодрило эльфа, я спешно заглотал остатки завтрака и встал из-за стола.

Развалины меня разочаровали. Ничего в них не было ни живописного, ни страшного, ни романтического. Просто здание с широким основанием в виде крыльев и высотная часть посредине. Окна выбиты, зияют проемы. Как ни странно, в основном белое, со странными черными потеками — от середины высотки вверх. Отель мне показался куда колоритнее.

Келеборн не проявлял никаких чувств. Он, так же как и остальные экскурсанты, осматривал, поворачивался направо и налево, проходил и обращал внимание. Мне было чудно: я обвешался ацеласами, как гранатами, и был готов к оказанию скорой помощи. А тут ноль эмоций.

Тем, кто не устал, предложили совершить восхождение на Ородруин. Тем, кто устал, подали для этой цели нечто вроде моторной телеги с сиденьями. Айзенгардские тетки кинулись занимать места. Я сразу решил, что не устал, и эльф тоже. Гномы поколебались, но потом вскочили на запятки телеги, как лакеи, и так поехали — стоя снаружи, потому что внутри было набито до отказа. Мы поплелись пешком. Мили через две нас подобрал какой-то орк на старом грузовике с надписью "Мордор-строй" на борту, который ехал за пемзой к подножию вулкана. Там он нас и высадил, достал лопату и начал деловито перекладывать Ородруин в кузов.

На мой вопросительный взгляд Келеборн сразу ответил:

— Все в порядке, Рэнди. Здесь вы можете за меня не волноваться. Тщательнее всего чистили самые страшные места, и поэтому я не чувствую злых сил. Магия слов сохранилась, но и она действует слабее, чем, скажем, в Итилиэне, где не накладывались специальные заклятия против нечисти.

— А в отеле? — спросил я.- Он ведь довольно новый, лет сто — сто двадцать всего. Откуда там такой фон?

— Это новое зло. Его многие носят в себе, родятся с ним или находят на пути. Раньше в Лориэне великолепно выявляли его, показывали носителю и уничтожали. Но если он слишком цеплялся за свое зло...- эльф не договорил и насупился.

— То уничтожали вместе с носителем,- легко договорил я и рассмеялся.

Келеборн изумленно уставился на меня.

— Рэнди, а вы куда более жестоки, чем можно о вас подумать,- сказал он.- Даже меня обманывает ваш золотой ореол и ласковый взгляд. Ну, хоббиты! Дивный народ!

Туристическая тропа обвивала Ородруин по спирали вверх. Кое-где встречались выработки, в которых добывали гранит и гнейс для постройки отеля. Дальше это дело запретила Минас-Тиритская геологическая комиссия, потому что работяги докопались местами до лавы. У входов в выработки стояли знаки "Осторожно, Балрог!", желтые треугольники с красной лохматой рожей. Эльф при виде первого из них усмехнулся.

— Ишь, выдумали,- сказал он.- Уж это зло точно перевелось в Средиземье, благодарение Митрандиру. Правда, он до самого ухода не мог. про них слышать.

Мы плелись и плелись, уже дважды обойдя вулкан. Эльфийская музыка почти стихла, и без нее было пусто на душе. Мне порядком опостылела эта каменно-пыльная страна, где ни росточка, ни лужицы не было даже после вчерашнего ливня. В поле зрения появлялся то отель, то горы, то каменная пустыня, то снова горы, то проход в Удун. Пахло сероводородом, парило, солнце припекало черные камни и нас заодно. Я упрел, как лошадь. Келеборн шел легко, но его лицо стало принимать какой-то подозрительный розовый оттенок.

Наконец мы добрались до прохода, обращенного к Барад Дуру, и сунулись в гору. Под ногами что-то вздрагивало, со стен сыпались мелкие камешки. Как бы не попасть в извержение, подумал я. Но тут к вибрациям добавился шум явно инструментального происхождения: барабаны, духовые, гитары и визг солиста "Са-Са-Саурон...". Мы переглянулись и одновременно пожали плечами. Тут кто-то метнулся нам навстречу — оказалось, экскурсовод.

— Добро пожаловать на дискотеку "В сердце вулкана"! — завопил он.- Светомузыка, натуральная подсветка из жерла и вид на руины — все оптом!

Келеборн посмотрел на него так, что я уж решил, что сейчас эльф как минимум плюнет "дунаданцу" на ноги. Однако он только развернулся, как по команде, и быстрым шагом направился к выходу. Я не собирался плясать на дискотеке, но заглянуть в Огненную Бездну хотелось. Ладно, никуда Келеборн не денется. Я к нему тоже не пристегнут.

Экскурсовод провел меня в глубину. Там коридор расширялся в зал, где уже прыгали айзенгардцы и харадримец. Гномы чинно подпирали стену и незаметно совали кусочки камня в карманы. Я подошел к барьеру. На задней стенке провала висела табличка: "Мелкие металлические предметы бросать строго воспрещается". Несмотря на это, монетки сыпались вниз дождем. Снизу поднялось вонючее облачко. Стало горячо. Ничего разглядеть не удалось, потому что глаза сами жмурились. Я отступил и зацепился за что-то на полу, отчего и шлепнулся. Танцующие заржали. Я увидел, что в пол вделана мемориальная доска:

"На этом самом месте был откушен Голлумом Смеагорлом палец с Кольцом Власти у Фродо Бэггинса в 01 г. н.э.".

Мне показалось, что я сыт Мордором навсегда и по самые уши. Встал — и пулей вылетел вслед за Келеборном.

Однако тот куда-то исчез. Я покрутился на месте, попрыгал, посвистел — все без толку. Моторная тачка стояла чуть дальше к вершине, около нее на камне сидел водила. Орки его взяли, что ли? Я начал беспокоиться. Может, он смотался в отель? А вдруг ему все-таки стало плохо? Ах я сволочь, ах я идиот любопытный... Я ругал себя на бегу, мчась под горку на ту сторону Ородруи-на. Вот уже не видно развалин, скрылся за поворотом Удун... Никого. А может, я проглядел-таки его в проходе, когда выбегал? И я рванул обратно вверх, ловя воздух пересохшим ртом и истекая потом. С болью в боку добрался до входа в жерло, поорал внутрь — ответил залп дискотеки. Вылез наружу и из последних сил хрипло заорал: — Элберет!!!

И тут из-за камешка, за которым и крыса не укрылась бы, поднялся вполне живой Келеборн. Лицо, шея и руки у него светились малиновым, не хуже лавы. Я и сам чувствовал, что загар становится лишним, но такого даже представить не мог. Я сел на землю и ошалело уставился на эльфа. Тот встревоженно оглядел меня.

— Что случилось, Рэнди? Почему вы так взволнованы и... и перепачканы? Вас обидели эти...

— Никто меня не обижал! — рявкнул я.- Почему вы не откликались? Я весь Мордор облазил! Эльф очень удивился. — Но я встал сразу, как вы сказали "Элберет". Когда же вы успели...

Я зарычал. Я хрипел, кашлял, крякал, но все же изложил ему, как было дело, и прибавил, что по моим часам все это заняло пятьдесят' минут. Келеборн что-то соображал, хмурился, потом подхватил с земли сумку и сказал:

— Немедленно уходим отсюда. Это злые чары непонимания. Неужели вы не заметили... ну, да я сам виноват. Я перестал чувствовать ваши мысли у подножия, а вы, наверное, чуть позже отключились от меня. Это же сердце Мордора. Как я мог предположить только, что тут все чисто?! — Я эльф? Я — идиот! — гаркнул я и облегченно расхохотался. Келеборн оскалил белые, совсем не стариковские зубы, помотал головой и потянул меня за руку.

— Погодите,- сказал я. Я подошел к водило и вывел его из транса зеленой бумажкой. Тот завел свою -колымагу, и мы с пыльным ветерком скатились с Огненной Горы и благополучно прибыли в отель. От подножия было видно, как высыпали наружу экскурсанты, наверное, как раз кончилась дискотека. Но между мной и водилой чары понимания были очень прочно установлены зеленым талисманом.

В отеле я завалился в ванну и пустил воду похолоднее. Потом я стал думать на разные темы: что делать с красным как рак эльфом, чего бы пожрать и т. п. Поскольку у меня давно вошло в привычку повсюду таскать с собой телефон, то я позвонил и заказал подать через полчаса два фунта сметаны. Я вспомнил, что широкие девицы считают ее главным противоядием от загара. Для конспирации добавил заказ на пять фунтов клубники и фунт сахарной пудры, а потом еще пломбира.

Когда со всем этим добром я стукнулся в соседнюю дверь, она открылась сама. Келеборн нашелся в ванной, явно отмытый и снова лохматый. Все мои вчерашние труды были сведены на нет махровым полотенцем. Эльф стоял, почти упершись носом в зеркало, и мрачно изучал свое отражение. Цвет лица у него был такой, что мне вспомнилась перенесенная в детстве краснуха.

Сначала он не соглашался подвергнуться обработке сметаной, потому что, во-первых, не признавал прокисших сливок за продукт, а во-вторых, просто не желал ими пачкаться. Я пообещал ему, что он рискует стать первым в мире веснушчатым эльфом. Он спросил, что это такое. Я сказал, что это такие пятнышки, с которыми его мать родная не .узнает. Я полистал рекламные проспекты, валявшиеся в номере повсюду, и в одном нашел фото вполне симпатичной человечки с веснушками. Келеборн посмотрел, закрыл глаза и сказал:

— Делайте что хотите, Рэнди. Это невозможно допустить.

Я тщательно заштукатурил его половиной сметаны, а остаток смешал с ягодами и сахаром. Пока блюда настаивались, я сунул в руки Келеборну креманку с пломбиром и ложку. Глаза он открыть не мог, потому что на веках лежал дюймовый слой жирной густой сметаны, но пломбиру воздал должное без потерь. Я с трудом сдерживал смех, глядя на него. Потом вдруг вспомнил, что тоже слегка обгорел, хотя работа в "Дориате" выдубила мне шкуру. Тогда я зачерпнул ложку смеси и размазал себе по физиономии. С сахаром держалось хорошо, а созерцать меня было некому. Келеборн временем начал как бы таять, сметана потекла ему за воротник, закапала на ковер, на кресло... Я уже не мог сдерживаться и фыркнул вслух, да тут еще Келеборн спросил, в чем дело, и слизнул часть сметаны у себя из-под носа. Я ржал и ничего не мог объяснить. Вдруг в дверь постучали.

Пришел экскурсовод с айзенгардской парой. Все трое с порога начали укорять нас за угон телеги и грозить санкциями типа "сообщить по месту работы". Я представил, как получаю "телегу" на самого себя, и заржал еще громче. Потом подумал, как будут счастливы получить бумагу на Келеборна где-нибудь в Калакирии, и чуть не лопнул. Чем громче я ржал, тем сильнее возмущались айзенгардцы. Экскурсовод, однако, давно замолчал и внимательно осматривал меня и номер. Моя тонированная клубникой личность ему не понравилась, но Келеборна он просто-таки испугался, когда эльфу надоело слушать визг, и он создвигся над креслом и подошел поучаствовать в конфликте. До сих пор его не было видно от двери за высокой спинкой, а дальше я посетителей не пускал. Эльф протер в сметане дырки для глаз и приближался каким-то кошачьим шагом, облизывая на ходу пальцы. Зрелище не для слабонервных. Айзенгардцы смолкли и выкатились. "Дунаданец" оказался посмелее, повторил Келеборну вкратце претензии и попросил нас не совершать антиобщественных поступков, Келеборн сделал еще шаг вперед, и экскурсовод, видимо, вспомнив судьбу лампочки над прудом, исчез в коридоре, не забыв прикрыть за собой дверь.

Клубнику я доел один и с испорченным настроением. Эльф залег вроде бы спать — лежал на кровати и молчал до вечера.

Явился коридорный с ужином и со счетом. Туда были включены и проводка, и аренда телеги, и ковер в сметане. Я подписался и выгнал его, пригрозив еще и зеркало разбить. Он выскочил и крикнул из-за двери, что отправление автобуса в 23 часа. Я звякнул Келеборну и позвал питаться. Тот пришел, посидел, почти ничего не съел и выглядел очень плохо. С загаром это связано не было, так как то ли сметана подействовала, то ли регенерация у эльфов быстрая, но вся краснота прошла бесследно. Мне стало жалко и его, и себя, но что я мог поделать?

— Но даже над Мордором светят лучи созвездия Элберет,- вспомнил я вслух строчку популярной в Шире песни. Эльф печально покивал и добавил: — Светит, да не греет. И ушел к себе. Драпать отсюда надо, думал я, яростно закидывая в чемодан барахло. Еще чтобы его звезды грели... На Нурнене должно быть жарко, южные пустыни близко. Вот там пусть греется сколько и под чем хочет. А я от такого отдыха уже спекся. Голова раскалывается, как с похмелья. Небось тепловой удар. Как раз для поездки на юг...

Еле передвигая ноги, я зашел за эльфом, и мы потащились в автобус. Почти все уже сидели на местах, и когда мы заняли свои кресла, экскурсовод окинул нас неодобрительным оком и поднял трап. Его раздражала необходимость возиться с этой алюминиевой железякой из-за меня, ведь гномы запрыгивали на подножку без ее помощи. Меня вдруг одолел стыд за свое поведение, захотелось исчезнуть — хоть бы и с помощью Кольца. И плевать на последствия...

Я очнулся. В салоне и снаружи было темно, автобус быстро ехал по трассе, но я почему-то лежал лицом к небу, усыпанному звездами. Пошевелившись, я понял, что лежу поперек сидений, головой на левой руке Келеборна. Эльф почувствовал мое движение и нагнулся, — Как вы, Рэнди? — спросил он. Я повертел головой — не гудела. Подумал о своем поведении — преисполнился гордости. Порядок.

— Спасибо, хорошо,- сказал я и сел. Келеборн тихо напевал, а может, я опять слышал его музыку:

...И о том, что кто-то бродит,

Ищет счастья — не найдет,

И о том, что все проходит,

Все проходит, все пройдет...

Мне стало спокойно и уютно. Я устроился поудобнее и заснул.

Весь следующий день мы с эльфом протрепались обо всяких пустяках: он спросил, действительно ли в Шире есть мэллорны, а я ответил, что как не быть, если моему предку семечко и микроудобрения дала сама Галадриэль. Келеборн принял вид весьма довольный, даже польщенный. Я не понял, с чего это он, и из вежливости спросил, как звать его жену.

Келеборн посмотрел в окно поверх меня и сказал:

— Сейчас, наверное, ее зовут Алтириэль.

Я снова чего-то не понял: как это "сейчас"? И перевел тему на озеленение Минас Тирит.

Среди ночи резкая остановка автобуса разбудила меня в середине длинного эпического сна. Сначала я не понимал, что куда подевалось и почему тут только один эльф, да и тот спит. И вдруг я вспомнил! Я понял! И устыдился своей необразованности до слез. Я встал и тряхнул Келеборна за плечи, потому что не мог сдержать в себе столь прекрасного открытия. Тот проснулся и уставился на меня, как на призрак.

— Так вы видели моего предка, Сэма Гэмджи? И ваша прекрасная жена — это Галадриэль?! — я почти визжал шепотом от возбуждения.

— Рэнди! — Келеборн с трудом сдерживал смех.- Мы с вами беседуем днем и ночью почти неделю, и вы только сейчас сопоставили такие очевидные вещи! Тише, тише вы, зачем вам лишние уши?

Я зажал себе рот обеими руками и сел. Невысказанное давило мне изнутри на глаза, и я почувствовал, как они выпучиваются. Келеборн понял, что меня пора вязать эльфийским тросом. Он сделал в воздухе движение рукой, что-то сказал — и я моментально вырубился до утра.

Глаза я продрал, когда велели высаживаться: Нурнен. Келеборн не дал мне и рта открыть, сразу зашипел и показал на народ. Но я уже был куда спокойнее, видимо, во сне переработав информацию. И все же- сесть в такую галошу! Я мысленно спихнул с себя вину на историков и авторов учебников, которые много пишут о Галадриэли и почти ничего о ее родичах. Но вина не спихнулась, зато помогала мне вести себя прилично, К тому же я обиделся на эльфа, что вчера он меня заколдовал.

Сразу, как "Инканус" остановился, набежали торговцы. Чего только тут не было! Чтобы свести Трофи в могилу, хватило бы и десятой части ассортимента: блестящие Кольца Власти — по-моему, от пластиковых до дутого золота включительно, резиновые маски всяких троллей и голлумов, игрушки в виде всех участников событий Войны Кольца, кто имел хоть какой-то зафиксированный облик; фиалы Галадриэли — хрустальная граната-лимонка с какой-то флюоресцирующей дрянью внутри, псевдоарнорские и кривомордорские клинки... Келеборн старательно обходил лотки, прокладывая себе путь к гостинице "Роменна". Я не удержался и стал прицениваться ко всякой дряни. Тогда эльф вернулся, молча поймал меня, перехватил покрепче за руку и поволок прочь. И до чего ж любят нас все воспитывать, думал я, болтаясь, как тележка на веревочке. Вот теперь нарочно куплю матом-другой!

Гостиница была большая, очень новая, тридцатиэтажная. Архитектура ее была направлена на недопущение в комнаты солнца и суховеев с пылью. Лоджии имели в глубину футов пятнадцать. Я сразу решил, что там и буду спать. Паразит эльф затащил меня на седьмой этаж, но я уж был рад, что не на тридцатый.

С видом оскорбленного достоинства мы заползли в свои номера. Оба несколько пережимали — Келеборн всячески показывал, какая пошлость нас окружила, а я намекал, что сам за себя отвечаю и таскать от игрушек не позволю. Распаковался, умылся, пошел завтракать. В этой гостинице на каждом этаже была кафешка, а ресторан занимал крышу. Туда я, конечно, не полез — мало того, что высоко, так ведь еще и жарко. Вечером обдумаем...

В кафешке меня перехватил эльф. Мы в мрачном молчании отзавтракали, потом посмотрели друг на друга и развеселились.

— Рэнди, непоследовательное вы создание,- сказал Келеборн.- Ну неужели вы хоть на миг допускаете мысль, что веревки фирмы "Галадриэль лимитед" достойны употребления в хозяйстве?

— Почему бы и нет,- сказал я.- Капрон хороший, насколько я успел заметить. Плетение прочное. А что до названия... Не можете ведь вы мне продать настоящую лориэнскую веревку.

— Нет, могу только подарить,- сказал эльф.

Когда до меня дошло, я засмущался. — Выходит, на подарок напрашиваюсь... Неудобно как-то.

— Чего там,- сказал эльф легко.- Мне-то она на что? Повеситься разве...

Я замахал на него, понес какую-то чушь. Но своих намерений не оставил. Шикарные матомы продаются, всем подарю — когда вернусь, все в гости сбегутся, и родня, и сотрудники, и Туки, и Брендибаки. А настоящая веревка — это ДСП, для собственного пользования, так-то.

— Пойдем на озеро? — поинтересовался Келеборн.

— Если не будете становиться между мной и сувенирами. Эльф криво усмехнулся: — Не могу пообещать. Может, вы уж закупитесь тогда без меня, а ближе к вечеру пройдемся?

— Ага,- сказал я.- И фейерверк посмотрим.

Эльф завел глаза под скальп и пошел до хаты.

Я спустился в царство сувенирных развалов. Сначала в "Г-лимитед" укупил тягучую авоську с мелкой ячеей и неограниченной вместимостью, а потом пошел ее набивать. Больше всего, конечно, я брал игрушек: какой же хоббит в гости без деточки придет... Это вам не Арнор с проблемой второго ребенка. Заводные и разборные орки, мечи с подсветкой, свистки "Назгул", три куклы Гали (видимо, все та же Галадриэль, только для маленьких), наборы "Братство Кольца", накладные бороды, роханские кони на колесиках... Чего не было — это кукол Арагорна и Арвен. То есть в "Братство" входил девятый элемент, но эта пластмассовая мелочевка не в счет. А вот отдельно, с именами — не было. Видимо, все еще сказывалось, что это как-никак предки нынешнего Короля. Чуть дальше я радостно обнаружил пластиковый набор "Лориэн": сборный мэллорн высотой два фута и коробка эльфов размером с палец. Я ходил кругами и облизывался. Во мне зрела подлость. Я изучил набор досконально. Пластмассовый Келеборн вверг меня в мерзкое хихиканье, напугавшее продавца. Я приобрел два набора, и продавец успокоился.

Я отнес авоську и пошел на пляж. Голубая гладь Нурнена была густо усеяна купальщиками, катерами, лодками, надувными плотами и матрасами, спасательными кругами, плавающими игрушками. Найдя место, где я умещался во весь рост, я улегся загорать и балдеть.

Однако недолго музыка играла, недолго фраер загорал.

— Извините, я вам не помешаю? — раздался надо мной смутно знакомый голос. Разлепив глаза, я натолкнулся взглядом на нашего харадримца. Он был все в той же набедренной повязке, но здесь, на пляже она выглядела абсолютно естественной.

— Нисколько,- как можно непринужденнее ответил я, а сам подумал: "Интересно, он что, тоже хочет позагорать?". Эта мысль возымела такое действие, что, как я ни крепился, удержаться от невнятного хрюка так и не удалось. Пришлось срочно спасать положение:

— Простите, я подумал: как забавно — мы уже неделю не расстаемся, а до сих пор незнакомы.

— Да, в самом деле,- с готовностью подхватил харадримец.- Позвольте представиться: Барин Обатута, профессор Харадского университета, доктор искусствоведения.

Я назвал себя. Как я и опасался, мое родовое имя произвело на собеседника должное впечатление.

— Вы ведь... да... хоббит, кажется? Для нас это так экзотично... — Как для нас харадримцы... — Что? Ну да, конечно... Извините, я не хотел бы показаться навязчивым, но... вы имеете какое-нибудь отношение к тому самому Гэмджи?

Я мысленно навесил на себя мраморную мемориальную доску семь на восемь футов и ответил:

— Имею. Я прямой потомок Того Самого Гэмджи — Друга и Соратника Великого Фродо Бэггинса... ну и так далее. А что?

— Нет, ничего,- профессор смешался, но после недолгой паузы все же продолжил.- Я вот думаю: неужели с вас тоже взяли деньги за этот тур? Вас бы следовало пригласить за счет фирмы, как почетного гостя.

— Если всех Гэмджи катать за счет фирмы, она обанкротится,- важно сообщил я. И почему я вечно страдаю за предка? Он-то таких любопытных гнал метлой из Бэг-энда. Только потому я там и живу. Сейчас начнется: как вам преображенный Мордор (а чего в нем преображенного, я что, другой видел?), что сказал бы знаменитый Сэмвайз... Ух, что бы сказал Сэмвайз. Ни в одну летопись эти его выражения не вошли, но в Хоббитоне среди мужской половины их вспоминают в крайнем душевном исступлении. И хоть одна зараза знала бы селекционера Гэмджи. Нанять, что ли, пресс-секретаря. Из Фэрбэрнов. Который век кормятся, паразиты, памятью предка да выборными должностями. А ко мне пытаются экскурсии водить, прямо домой. Что характерно, бесплатные, то есть за мой счет. Правда, после того как я купил Хуана и посадил у двери на очень длинной (и очень тонкой) цепи, экскурсий поубавилось.

Харадримский Барин продолжал за что-то благодарить моего предка в моем лице. Кажется, за процветание Мордора и Харада. Обратился бы к Оле. Тут я наполнился неожиданной злостью и прервал его:

— Не думаю, господин профессор, что эти страны должны быть благодарны моему предку. Ведь крах Великого Саурона вывел Харад из числа держав-победителей, и, сколь я понимаю, вы только недавно избавились от гондорской оккупационной администрации.

Удар попал в точку, да только не в ту. Профессор посерьезнел и почернел еще больше, поправил свои золотые очки и умоляюще произнес:

— Не говорите так, господин Гэмджи. Моя страна, мой народ очень благодарны вашему уважаемому предку и его друзьям. Победители! — он начал волноваться.- Возможно! Только потомок этих победителей Барин Обатута вряд ли мог бы изучать харадскую деревянную скульптуру — ее просто не было бы, потому что орки свели бы лес по всему Средиземью, и неоткуда было бы импортировать дерево. И я не мог бы изучать и собирать кхандскую резьбу по кости, потому что все мумаки шли на военные цели и оставляли свои бивни где угодно, но не там, где живут скульпторы и резчики. И вообще искусства в Мордоре не поощрялись. И купаться в озере Нурнен не довелось бы Обатуте — рабам не до купания. И гонял бы Обатута мумаков по степям, и крутил бы им хвосты, а то еще мог рыться на золотом прииске. Сейчас я профессор, а был бы неграмотным негром...

Я заржал, не смог сдержаться. Но Обатута не заметил каламбура.

— Вы смеетесь, но вы ведь не представляете себе, как жил Харад до гондорской "оккупации"! Да я мог умереть и не узнать, чего лишился в жизни! Ваша страна, как мне известно, была под оккупацией — и не Саурона даже, а какого-то его вассала — меньше года, а сколько потом ликвидировали последствия?

Я вспомнил обломки красного кирпича, постоянно выбираемые из почвы, свистнул и устыдился. Кроме того, профессор так разгорячился, что я испугался за него — еще удар хватит. Пришлось извиняться и просить не принимать мои слова всерьез.

— Да,- сказал Барин.- Вы тоже простите мою несдержанность, господин Гэмджи. Это мое больное место. Понимаете, такое отношение к Войне Кольца — как к спортивному матчу. Эти победили, те проиграли, победа по очкам... У нас появились какие-то м-м-м... полуграмотные проповедники, толкующие о "Великом Хараде, который мы потеряли". Их пока мало кто слушает, но я испугался, подумав,- что такие настроения есть и на Западе.

— Да что вы, я просто пошутил. И, видимо, неудачно.

Профессор обрадовался и понес что-то про какие-то ценностные инверсии, являющиеся необходимым атрибутом всех систем юмора... или юмористических систем... Я почти заснул под жарким солнцем и этим словесным ливнем, как вдруг Обатута сказал:

— Скажите, если это не секрет, кто ваш седой молчаливый спутник? Это не королевский инспектор по культуре?

Я сообразил, что профессор подослан экскурсоводом, может быть, сам того не подозревая, Обатута производил впечатление довольно наивного человека. Наверное, кожаный ему чего-нибудь наплел, вот он и пришел поинтересоваться, а под конец вспомнил, с чего начался разговор с "дунаданцем".

— Нет, это Келеборн Мудрый,- ровным голосом ответил я, решив, что правда в данном случае фантастичнее всякой лжи.

Так оно и вышло. Профессор понимающе улыбнулся.

— Вы опять шутите? Разумеется, я не настаиваю. У всех есть право на тайну личности, в том числе и у инспектора. Барин откланялся, а я полез в воду охладиться.

Поплескавшись на мелком месте, я вылез, купил мороженого, черешни, пива и пошел осматривать здешние россыпи. Мне понравились "Треугольники Саурона" — плетение из двадцати колец, 1-3-7-9. Сзади их соединяла цепочка. Потом я купил фиал-лимонку — поглядеть, как он светится в темноте. Здесь нигде не было темноты. Мне не понравился гном, пытавшийся всучить мне алюминиевую бутафорскую кольчугу по цене мифрильной, и я ему об этом сказал в таких выражениях, что не постыдился бы (или как раз постыдился бы) многократно помянутый знаменитый мой предок. Зато набрал клинков — из тех хохмаческих, ткнешь им кого-нибудь, и лезвие испаряется. Это у нас любят не детишки, а лоботрясы лет под тридцать. Под занавес мне попался окровавленный резиновый палец с Кольцом. Вещь, подумал я. Ну, кому-то я устрою. Только бы эльф не наткнулся...

Когда я постучал к Келеборну, должно было уже стемнеть. На самом деле свет солнца всего лишь заменился на неоновые вывески, подсветку зданий и бегущие экраны. Келеборн впустил меня. Вид у него был до крайности усталый и разочарованный. Я решил его морально поддержать и выложил яркую коробку с "Лориэном" на стол. Эльф поглядел, тяжко вздохнул и принял подарок. Больше я не стал досаждать ему своими приобретениями. Он и так смотрел на меня с отвращением. Я опустил глаза: точно, забыл снять Кольца. Они закрывали меня спереди, как кольчуга. И еще что-то в кармане... Тьфу, да это фиал. Вон просвечивает.

За окном полыхала реклама "Водка Лучиэнь! Выпейте — и даже летучая мышь покажется вам прекрасной девушкой'". Сверху доносилась громкая музыка, иногда ее глушили взрывы салюта на озере. По-моему, атмосфера была вполне праздничная.

Мне хотелось разрядиться и заодно отомстить за вчерашнее усыпление. Я прошел на лоджию, окинул сияющую бездну сияющим взором и сказал:

— Весна Арды, да и только! Иллуинация!

Келеборн похлопал меня по загривку и сказал:

— Рэнди, не пытайтесь меня обмануть и не сердитесь, пожалуйста. Я расскажу вам все, что вас интересует... но не сейчас.

Опять я забыл, что эльф если не читает мысли, то уж подвох просекает с гарантией. Оставался последний способ одержать верх.

— Пошли жрать, — сказал я. — Небось, такой высоты и в Лориэне деревьев нет. Может, море увидим.

К ужасу Келеборна, ресторан именовался "Валинор". Я почувствовал, что за меня отомстили, и преисполнился благодушия. Никаких одежных требований не было, ибо климат не позволял. Сидели в шортах, купальниках, бикини и фиговых листках. По-моему, были и вовсе голые. На сцене во всяком случае. Я выбрал столик подальше от края. Келеборн заметил, что он предпочел бы поужинать под лихолесским кусачим кустом на камешке.

— Ну, кабы там так же кормили... — ответил я, кликнул человека и продиктовал ему эпическое меню в пяти частях, с прологом и эпилогом. Эпитафией, поправил меня эльф. Ни один хоббит еще не умер от обжорства, гордо заявил я. Кто-то же должен быть первым, парировал Келеборн.

Моря видно не было. Я не смотрел вниз, но эльф сходил к парапету, пока мы ждали ужина, доложил, что внизу видно только всякую подсветку и ее отражение в Нурнене. За пределами светового поля даже эльф ничего не мог разглядеть. Я предложил в качестве увеселения сходить после ужина в подвал и поискать там главный рубильник или кабель. Посмотрим, как тут в темноте. Когда Келеборн осознал масштаб идеи, он, по-моему, вспомнил, что был королем и нес ответственность за целое племя — и с сожалением отказался от моего предложения.

— Представьте, Рэнди, что тут начнется... Они все друг друга подавят. И потом, лифты... Они же остановятся, а вы не взбежите на тридцать этажей. Не стоит. Слишком опасно.

Тут подали закуски, и мне стало не до великих идей. Келеборн не столько ел, сколько глазел по сторонам. Его внимание приковала самая толстая айзенгардка, нарядившаяся в очень маленькое черное платье. Бока у ней свисали тремя складками каждый. Келеборн собрался сказать какую-то гадость, но я его опередил, упомянув беконные породы вкусных животных, широко распространенных в Средиземье. Потом мы стали смотреть варьете топлесс. По-моему, режиссер этого дела сам был топлесс — "задница без головы". Келеборн сказал, что как-то в Эдорасе лет двести назад видел цирк с собачками и мартышками, и ему понравилось больше. Кроме того, он заявил, что раньше никогда не понимал, почему люди так падки на эльфинь, а браков между женщинами и эльфинами не отмечено. Теперь же ему все стало ясно. Мне-то давно все было ясно, поэтому я больше смотрел в тарелку. Шерсть, стало быть, дыбом, а больше ни-ни...

Когда эпилог из восьми сортов мороженого с орехами, сиропами, фруктами и шоколадами все-таки подошел к концу, я почувствовал себя надутым аэростатом. Меня распирало во все стороны, и казалось — подуй сейчас ветерок, и я плавно взлечу над крышей, а потом сяду в центре озера и закачаюсь на волнах. Но ветра не было никакого, воздух стоял вокруг, как стена, свет и табачный дым создавали впечатление подпола, а не открытого места. Келеборн смотрел ехидно и ел только фрукты и мороженое, к которому я успел его приохотить.

— Ну что, пройдемся вокруг озера? — поинтересовался Келеборн. — С-славные х-хоббитцы любят с-смотреть фейерверки?

— Меньше читайте исторической макулатуры, — мужественно сказал я, встал и чуть не рыгнул. — Пойдемте. А то тут атмосферка — хоть топор вешай.

На набережной было так же светло, людно и шумно, как в "Валиноре". Торгующих не убыло, зато появился специфический ассортимент и вечерний набор услуг. К людям приставали сильно. Нас, к счастью, не трогали — может быть, потому, что глаза Келеборна светились ярче всей этой фотонной помойки, а может, потому, что он многозначительно поигрывал хлыстиком. Я опасности не представлял, но и интереса, видимо, тоже.

Так мы прошли с милю. Выбрав местечко, где толпа почему-то оказалась пореже, Келеборн забрел в воду по пояс. Он постоял, поболтал в озере рукой, понюхал воду, попробовал, сплюнул и вышел на берег. Что-то ему очень не понравилось. Он погрустнел, перестал язвить в ответ на мои подколки, запел что-то на неизвестном языке — пел он обычно на Синдарине, это я понимал, нахватался от Трофи. То есть, конечно, не смысл понимал, а на каком языке. Но это было что-то. еще, более протяжное и гнусавое, если такие понятия вообще применимы к эльфийскому пению. Меня тоже охватила тоска, явились видения темной звездной ночи, эльфийских хороводов в дремучих лесах... Я брел, спотыкаясь и колыхаясь, ничего не соображая, пока эльф не сжалился и не сдал меня проходившему мимо экскурсоводу. Тот как раз вел группу с купания в отель. Вместе с айзенгардцами я был доставлен, отведен и с поклоном засунут В номер. Там я сразу лег, полежал с полчасика на ковре, потом позвал коридорного и велел вытащить диван на лоджию. Тот не удивился, видимо, просьба была стандартной. Удивился он, когда сдвинул диван и из угла посыпались-покатились мои матомы.

На лоджии я заткнул уши ватой, опустил наружные занавески, хлопнулся на диван и заснул.

Следующий день был не лучше и не хуже, но гораздо жарче. Эльфа и того проняло: вместо овсянки он заказал мороженое. Мы сидели и лежали то в его номере, то в моем, то расползались по ваннам с холодной водой. По радио предупредили, что температура воды в Нурнене 34 градуса, а воздуха 38 в тени. Разговаривать не хотелось. Когда плавятся мозги, то дела затертых эпох малоинтересны.

Наступивший вечер принес некоторое облегчение: во-первых, подул слабый ветерок с Запада. Стало можно дышать без кондиционера. Во-вторых, Келеборн оживился, вышел из транса и напевал какие-то игривые песенки, отказываясь переводить. В-третьих, за ужином экскурсовод всем напомнил, что дальше мы поедем на слонах, а автобус вернется в Минас Тирит через Мораннон. Я поинтересовался, как седлают мумака. "Дунаданец" любезно объяснил, что наверху слона укреплена беседка с подушками, в которой можно сидеть... и лежать, добавил он, измерив меня взглядом. Сзади слона прицеплена тележка, в которой спят. Или едут все время те, кого укачивает на мумаке. Слон выдается на двоих, к нему прилагается погонщик, который его кормит, чистит и направляет. Остановки в оазисах. Крыши тележек — это солнечные батареи, обеспечивающие постоянно доступ к холодным напиткам и блюдам. Выезжать хотели в полночь.

Мы вышли погулять. Во дворе гостиницы уже слонялись мумаки и погонщики. Пахло зоопарком и коровником. Я скривился. Келеборн предложил напоследок сходить макнуться.

В этот вечер на Нурнене открывался фестиваль фейерверков и воздушных шаров имени Гэндальфа Серого. Ожидали чего-то грандиозного.

Мы вышли к пляжу. Здесь аэростаты на тросах росли из каждого квадратного фута. Над нами болтался яркий, большущий Том Бомбадил, весь исписанный рекламой мыла "Злато умертвий". Эльф осуждающе зацокал языком. Немного дальше, над водой, колыхался очень красивый голубой Валинор, с собственной бегущей подсветкой и рекламой ресторана. Потом было еще много всякой мелочи: драконы с алой светящейся пастью, оки сауронов — страшноватые, красные и пурпурные; птицы и звери, портреты всяких политических деятелей, исторические персонажи... Все это обильно уснащено было самой незатейливой и прямолинейной рекламой. Я вертелся во все стороны, чтобы ничего не пропустить. Тут меня дернул за майку какой-то орчонок и предложил свой товар. Я прикинул к руке — понравилось. Цена оказалась ерундовой, и я купил. Орчонок тут же сгинул, как и не было.

Налетел порыв ветерка, шары закачались, приспустились, поднялись. Картина сменилась, теперь я видел еще "палантир" из полупрозрачной пленки и несколько рыб. Вдруг Келеборн застонал, да так, что я аж похолодел. Я резко обернулся. Он закрыл лицо руками и опускался на песок. В шуме и толчее никто не обращал на это внимания. Я быстро огляделся.

Ага! Вот оно: два шара в огромном кружевном бюстгальтере, и надпись "Белье Келебриан". Ну это уж слишком. Я вытащил товар орчонка — хорошую рогатку с крепкой резинкой, отцепил с себя значок отеля "Минас Итиль" — остренький полумесяц — и засандалил в шары.

Одним зарядом я убил их оба! Они зашипели, один хлопнул, и вся кружевная гора ухнула под ноги мумакам, которых как раз вывели из двора. Тут началось такое, что мне пришлось стащить неподвижного эльфа в воду, чтобы нас не затоптали. Десяток перепуганных слонов и сотни перепуганных людей — слишком много для одного хоббита. К счастью, в воде Келеборн сразу включился. Он дикими глазами глянул вокруг, и как раз в это время один из мумаков прошлепал рядом, таща за собой повозку. Эльф схватил один из плававших тут же надувных плотов, закинул меня сверху и оттолкнулся от берега.

Футах в ста от пляжа оказалось достаточно глубоко, чтобы ни один мумак туда не забежал. Мы развернулись лицом к берегу и стали наблюдать. Заодно я рассказал Келеборну, в чем дело. Тот слушал-слушал, потом ушел под воду и довольно долго не высовывался. Шли пузыри. Наконец он вынырнул.

— Покажите оружие, — сказал он слегка дрожащим от смеха голосом. Я достал из кармана рогатку и протянул ему. Он повертел ее, прицелился в ближайший шар, одобрительно кивнул и с сожалением отдал мне.

— Оставьте у себя, — предложил я.

Келеборн покачал головой. — Лучше пустите ее по волнам, а то еще доберутся до вас, если заметят. Этот летающий предмет, должно быть, немало стоил. Ну — Мордор! Даже от Мордора такого не ожидал!

— Чего ж вы ждали от Мордора? — риторически вопросил я, соскальзывая и цепляясь за плот.

— Чего ждал? Вот по дороге и расскажу, — неожиданно ответил Келеборн. — На слонах долго ехать, а любопытные будут далеко.

Я чуть не утонул, спрятал рогатку поглубже и стал ждать, когда на берегу все утихнет: скорее бы в путь!

Когда мумаков отловили, успокоили и запрягли, было уже далеко за полночь. Мы высохли, побродили по набережной, я еще раз поужинал всякой хрустящей дрянью, какой везде торговали с лотков. Кончину гигантского бюстгальтера объясняли по-разному, но, на мое счастье, победила версия об электрическом разряде между баллонами. Значок, конечно, не нашли, да если бы и нашли, ничего бы это не изменило. Экскурсовод, не спрашивая, отвел нам с Келеборном одну тележку. Вторую заняли гномы и Барин — он был небольшого роста. В остальных попарно разместились "внучата". Экскурсовод ехал на индивидуальном слоне.

Келеборн был слегка не в духе: по-моему, несмотря ни на что, он не хотел уезжать отсюда. Но я ждал обещанного рассказа, как кот рыбы: ходил вокруг, заглядывал в глаза и только что не орал. В конце концов подали экипаж. Я проверил, все ли погружено — чемодан, матомы в двух мешках, — и приступил к восхождению на мумака. Из беседки на его спине свисала веревочная лесенка, но я очень плохо приспособлен к такому спорту. Вскоре я надоел даже слону, тогда он взял меня хоботом и зашвырнул наверх. Келеборн взошел следом, как по ровному месту.

Мы уселись лицом назад по трем соображениям: впереди сидел махут, который хоть плохо, но владел вестроном; смотреть вперед не имело смысла — там было темно; над озером наконец-то начались фейерверки.

— Так вот, к вопросу о том, чего я ждал от Мордора, — начал Келеборн. — В Лориэне у меня было не так уж много занятий, поэтому я покупал на пристани книги и журналы, преимущественно научно-популярные. Очень забавно было читать там исторические очерки о событиях, известных мне не понаслышке. Лет двадцать назад мне попалась статья, в которой автор обсуждал движение материковых плит. Вы знаете, что это такое? — спросил он меня на всякий случай. Я утвердительно кивнул. — Я тоже знал, что земли меняют свои очертания и формы, но удивился, что короткоживущие люди как-то постигли это. Поэтому я прочел все внимательно и натолкнулся на любопытное предположение. Вы слышали, Рэнди, про озеро Куивиэнен? Неужели? Хорошо учат в Шире. Так автор высказал предположение, что в результате подвижки плит воды этого озера собрались в той котловине, где сейчас озеро Нурнен.

— Вот это да! — ахнул я. — И тогда у меня появилась мысль — когда-нибудь побывать на этом озере. Мне казалось почему-то, что любой эльф узнает воды озера Куивиэнен даже в пробирке.

— И вы... проверили? — с замиранием сердца спросил я.

— Проверил, — досадливо махнул рукой Келеборн. — И... как? Подтвердилось? — Неважно. Просто я понял, что даже если Нурнен действительно образовался из Куивиэнена, то никто уже не увидит тех вод и берегов. Более того, не увидит даже звезд, что светили пробудившимся Квэнди.

И тут его рассказ перешел в тихую печальную песню:

Друг мой печальный, какая беда — Ветер.

Что занесло нас с тобою сюда? Ветер.

Сколько любимых с души унесло,

Руки от боли в объятья свело... Ветер... Ветер...

Мне бы постигнуть твое ремесло,

Мне бы понять, да одно лишь крыло... Ветер... Ветер...

А я все смотрел назад — там над Нурненом крутились и разлетались огни, метались лучи, гремели пушки и дискотеки, светилась и гасла на миг реклама... Фестиваль имени Гэндальфа был в разгаре.

Я проснулся и никак не мог понять, где нахожусь. Субстрат колыхался, было очень жарко, земля виднелась довольно далеко внизу. А, да это же мумак! Мумак-трофи!

При попытке сесть оказалось, что я принайтован к столбам беседки четырьмя углами покрывала. Отвязав один, вылез и огляделся. Махут дремал на слоновьем загривке, Келеборн, видимо, спал в тележке — зеркальная крыша закрывала его от меня. Слон целеустремленно топал по пустыне. Как бы слезть в тележку, думал я. Где там ихние холодные напитки?

К тележке со спины мумака вела более крепкая лесенка, и она же служила оглоблей в упряжи. Я весь упрел, пока слез, руки-ноги дрожали — высоко, узко, да на ходу... Не для меня все это. Ввалился в повозку, огляделся — ага, вот холодильник... А вот и эльф.

Уполовинив все жидкости, я уселся поудобнее. Келеборн спал. Скорее бы оазис, что ли... Пустыня состояла из песка и глины с солью, не было видно даже саксаула. Я заскучал по умыванию и завтраку. Потом стал вспоминать вчерашний день и вечерний разговор. Что-то царапало, не давая признать картину мира завершенной. А, вот оно! Почему он ждал двадцать лет, чтобы проверить идею про озеро? Ведь не мой же проезд через Лориэн был решающим фактором? (Я не хотел себе льстить, но версия соблазняла.)

Тут зашевелился эльф. Посмотрел на меня, потянулся, заняв тележку по диагонали, сел. Еще посмотрел. Хмыкнул:

— Ну, Рэнди, спрашивайте. Вижу. Согласен отвечать.

Я подал ему бутылку с лимонадом и сказал:

— Почему только сейчас поехали?

Келеборн опять принял давешний довольно-радостный вид. Он удовлетворенно вздохнул, открыл бутылку и выпил содержимое в глотку винтом. Я думал, так умеют только в Шире. Он развесил конечности по тележке и сказал: — Семью отправил — и поехал. — К-к-как семью?! — Да очень просто. Моя внучка вышла замуж за этого человека — короля Арагорна. Прожили они вместе сто двадцать лет. И встал вопрос — что ей делать теперь, когда муж умер, дети выросли, Галадриэль и Элронд ушли... Она, бедняжка, думала, что я тоже ушел, когда пришла в Лориэн и никого там не застала. А я просто жил в Ривенделле, потому что там было довольно много наших. И годы шли незаметно, и вот случайно я услышал птичьи разговоры, что на Керин Амросе лежит спящая красавица, и цветы скрывают ее ото всех, кто проходит мимо. Тут я почуял неладное. Ривенделл к этому времени почти опустел — все двинулись на Запад, кто через Гавани, кто через Андуин и Итилиэн. Внуки тоже ушли. И вот я пошел обратно в Лориэн и на указанном месте нашел Арвен. То есть нашел ее тело, а где была ее душа — мне и сейчас неведомо. Она была живая, но ничего не чувствовала, и разбудить ее я не смог. Потом я узнал из летописи, что она отдала свое место на корабле Фродо Бэггинсу. И вот с тех пор я жил в Лориэне и стерег Арвен Андомиэль.

— Но... что же дальше? Куда она делась?.. Раз вы не в Лориэне, так и она...

— Этой весной мне прислал письмо Кирдан Корабел из Гаваней. Он писал, что отправит письмо наобум, по старому адресу, потому что, по его данным, никого из эльфов не осталось в Средиземье, кроме него да меня. А он очень стар. Он хотел уйти на Запад, пока его не прибрал Мандос. Окна его хижины выходили на рыбно-грузовой порт. И он предлагал мне поторопиться, если я не возражаю. Вот тогда я решился. На вокзале взял билет в одноместное купе до Гаваней, купил баул — знаете, как у всех айзенгардцев, здоровенный, капроновый, — согнул Арвен втрое, упаковал и сел с ней в вагон. Ей было все равно. Проводника я не пускал. В Гаванях пришел на Морскую, 13 — кстати, запомните для вашего Матомария адрес, там жил Кирдан и осталось много интересного. Ключ под ковриком. Мы поправили корабль, я отнес туда Арвен и письмо жене. Кирдан простился со мной... навсегда, я полагаю. В письме я попросил Галадриэль позаботиться о девочке — все-таки там и она, и Элронд, и Гэндальф, и Келебриан... Дочь, правда, не сильная волшебница, она пошла в меня, а не в жену. Но все же... Да. И еще я просил Галадриэль извинить меня, что не приду в Аман: хорош был бы я король, если бросил бы даже самого распоследнего своего подданного. И каков я был бы дедушка,, если покинул бы несчастную внучку? Да с таким пятном на совести и в Амане успокоения не найти...

— Неужели Галадриэль не сможет попросить за вас?! — вырвалось у меня.

— Если бы вы, Рэнди, внимательно читали сказки, то знали бы, что исполняется не больше трех желаний. Галадриэль очень могущественна и влиятельна, поэтому у нее были в запасе именно три желания. Другим и этого не дано. Первое она истратила на гнома Гимли, сына Глоина, чтобы Леголас мог взять своего друга в Валинор. Второе, как я полагаю, пошло на Сэмвайза Гэмджи — с той же целью. И вот третье желание: воссоединить тело и душу Арвен. Все-таки ни я, ни Элронд никогда до конца не одобряли этого брака, и в конце концов она тоже пожалела о своем решении... в отличие от Люзиэн.

Я сидел, как оглушенный. Даже необычное произношение имени Лучиэнь не вывело меня из ступора. Значит, Сэм все-таки ушел за Море. Все заняли чужое место — и крайним остался Келеборн! Мне стало так за него обидно, что на глаза навернулись слезы, и я прикусил губу до крови. Что же я могу сделать для него, чем помогу? Попросить у Оле ракету? Как попасть в этот Валинор? Как убедить их там, чтобы забрали Келеборна к себе? Голова трещала и разрывалась от мыслей. Среди них была и такая: "Вот уж Трофи рванет в Гавани! Экспонат: в этом бауле была вывезена на Запад первая королева династии Тельконтаров Арвен Андомиэль!" Тут я не сдержался и заплакал, как последний идиот.

Путешествие наше проходило дальше безрадостно. Я впал в депрессию, чудовищная несправедливость давила меня. Мысли метались все по тому же кругу, и выхода никакого не было. На ночь эльфу приходилось заколдовывать меня, иначе в первом же поселке я был бы госпитализирован в палату для буйных. Во сне все становилось на места, все гуляли по облакам и радовались исполненным желаниям. По утрам действительность набрасывалась на меня, как спецназгул с дубиной, и опять втягивала в эту безумную круговерть.

Одно только радовало меня — ветер все время аккуратно дул с Запада. Келеборн сказал, что это там о нас думают. Если бы я все время икал, мне было бы легче поверить. Кроме того, все, кто в принципе мог обо мне вспомнить, и так находились к западу от мордорских пустынь.

Постепенно к моим заскокам добавилось чувство вины перед эльфом — он все время суетился со мной, пытаясь как-то поддержать. Я вбил себе в башку, что порчу ему интересное путешествие, ведь он уже отплатил сторицей за всю мою возню с ним по пути до Нурнена.

Особенно Келеборна беспокоило то, что я перестал есть. Меня это слегка удивляло, но собственные запасы на боках у меня еще оставляли шанс выжить. Я приписывал отсутствие аппетита жаре. У эльфа были какие-то свои соображения, однако он держал их при себе. Так мы дотрюхали до речки Харнен и стали спускаться вдоль нее к судоходному участку.

В этих местах, по крайней мере, была трава и какие-то ивы по берегам. Но мне уже надоело путешествовать, я хотел домой, в Дориат. Прихватить туда Келеборна, поселить на одном из мэллорнов, а захочет, можно и домик купить... И снова я упирался в то, что все это неправильно, что это нужно мне и, может быть, Ширу, но никак не эльфу. В Лориэне остались мэллорны, но туда он возвращаться не хотел.

Келеборн ото всех этих дел выглядел много старше, чем в начале пути. Никто, конечно, не молодеет, но ведь известно, что у фей и эльфов возраст больше зависит от внутреннего мира, чем от внешнего. Я не мог с ним говорить, но все время смотрел ему в лицо и про себя твердил: "Прости, прости меня, и моих предков, и всех участников этой подлой истории! Я все бы сделал, чтобы отдать долг, но я не знаю, что надо делать..." Келеборн явно воспринимал мой безмолвный скулеж, морщился, отворачивался, пытался меня успокоить — все без толку. Однажды вечером он сказал:

— Если бы я знал, Рэнди, что на вас так подействует эта история, я бы лучше промолчал или солгал. Ведь вы ровно ни в чем не виноваты. Все члены моей семьи действовали в здравом уме и предвидели последствия, в том числе и я сам. Как я понимаю, у вас куча родственников, носящих ту же фамилию.

Неужто все они должны пойти вашим путем и так мучаться? И тут меня прорвало. — Моим путем?! — заорал я. — Это я сам иду путем! Путем Мертвых, не выполнивших долг! А я пока живой, и не собираюсь откладывать долги на загробную жизнь, тем более что ее нет! Дальше я уже только хрипел и хохотал, дергался и задыхался. Келеборн, что-то вспомнив, слазил в сумку, извлек спрэй и обдал меня струей ацеласа. Потом зафиксировал меня, как младенца, уселся в тележке поудобнее и стал петь и укачивать. После такой истерики я тут же и вырубился. Даже заколдовывать не пришлось.

Утром я проснулся более спокойным и менее дурным. Эльф так и просидел всю ночь со мной на руках. Видимо, это оградило меня от кошмаров и как-то излечило. Кроме того, стало легче дышать — мы приблизились к морю.

— Вот и польза, что я не ел,- сказал я Келеборну. -А то от моей туши на вас бы уже пролежни появились.

— Да уж, вы развоплотились изрядно, — хмыкнул он. — Ничего, наберете. Когда я в прошлый раз видел ваших сородичей, они за месяц растолстели вдвое. Но, Рэнди, вы пытаетесь шутить?

— Сам не пойму, — честно сказал я. — Особо на выходки не тянет, но и крыша дальше не едет.

Тут пришлось объяснять идиому, а потом "Мумак-трофи" вдруг кончилось: мы прибыли в порт.

На реке стояло несколько посудин, но ничего похожего на "Князя Имрахила" не было. Вообще ничего белого и трехпалубного в этой реке не могло и уместиться. Экскурсовод с перекошенной мордой куда-то побежал выяснять и ругаться. Я нашел ларек с мороженым и окопался в его тени, решив просидеть тут до отплытия, когда бы оно ни состоялось. Эльф походил по пристани, разглядывая корабли, и присоединился ко мне в неожиданно приподнятом настроении. Мы жрали порцию за порцией и поглядывали по сторонам. Я махнул рукой на долги: подвернется чем — заплачу. Даже если собственной шкурой.

Воистину ничем не дорожа

За этим легкомысленным занятьем,

Мы верим, что не будет платежа,

Но если он и будет, мы заплатим.

Но шкура пока висела невостребованной, мороженое было холодным, а погода жаркой. Прибежал "дунаданец". — На посадочку, третий причал! Пожалуйста, не задерживайте, скоро отплытие! Река обмелела, и пароход пришлось заменить, к сожалению. Разница в цене будет компенсирована в виде бесплатного питания!

— Вот это сервис! — сказал я, швырнул в урну последнюю бумажку, подхватил эльфа и двинулся на третий причал.

Корабль оказался не так чтоб очень. На нем везде слишком близко была вода. И двухместные каюты. Келеборн, конечно, очень приятный спутник, но ведь и ему надо от меня отдыхать. И так я его заездил. Ну ладно, не меняться же с этими деятелями... А свободной каюты, конечно, не осталось. Даже экскурсовод подселился к одному из айзенгардцев. Суденышко носило вычурное и пышное не по конструкции название: "Пенный цветок".

Келеборн, к моему удивлению, отнесся к этой посудине с нежностью, если не с любовью. Он гладил медные детали, отчего они заблестели, как золотые, приложился щекой к парусу — более декоративному, чем дельному, поскольку это судно ходило на моторе. Только в реке их использовать запрещалось, и тогда в дело пускали паруса. Я вопросительно поглядывал на эльфа, но тот занимался исключительно "Цветком". Угонит вот в Валинор, подумал я. Эх! С досады я пошел и завалился спать до обеда.

Пока я спал, посудина отчалила, спустилась вниз по реке и вышла в море. Келеборн извлек меня, как сурка из норы, проветрил, как шубу, на палубе и отвел кормить. Он за эти часы скинул несколько веков. Что-то ему очень нравилось, даже глаза светились не тем жутким блеском, а как уютная настольная лампа. Радостный музыкальный фон забил напрочь все звуки.

На закате мы стояли на самом высоком месте палубы и созерцали море, небо и далекий берег. Вдруг посреди красного солнечного диска показалась какая-то точка. Она двигалась к нам с запада, росла — и оказалась стаей чаек, которые тут же стали виться вокруг корабля, вопить и требовать пищи. У меня в кармане завалялся бутерброд с сыром. Я отломил кусочек и подбросил в воздух. Здоровенная чайка метнулась, промазала — и на полном ходу врезалась мне в грудь. Я полетел вверх ногами куда-то на нижнюю палубу, а проклятая тварь с перепугу обдала меня полупереваренной рыбой и хрен знает чем еще... Такого хохота, какой поднялся на палубе, я не слыхал и в лучших цирках Средиземья. Келеборн кинулся мне на выручку, помог встать, зачерпнул забортной воды ведром, которое отнял у скисшего от смеха матроса, и как следует меня окатил. Потом последовали еще и еще ведра, но запах оставался непередаваемым, веселье продолжалось, а самое обидное было то, что и эльф смеялся. В конце концов я выкинул рубашку за борт, и стало легче дышать. Келеборн попросил у меня прощения.

— Я не над вами смеялся, Рэнди. Просто как-то я прочел в людских книгах, что история совершается, как трагедия, а повторяется, как фарс...

Я не понял, надулся и пошел вытираться и спать. Келеборн заночевал где-то на палубе, и удивляться этому не приходилось: в тесном помещении чайка вспоминалась еще сутки.

За полдень пятого дня плавания мы поднялись по Андуину к Нью-Минасу — спальному району Минас Тирит. Он расположился с южного склона Белых Гор, и основная часть населения столицы обитала именно здесь, оставив древнюю крепость под сити и королевскую резиденцию. Связаны части города были скоростным метро, шоссе и канатной дорогой через вершину. За спиной у нас остались Пеларгир, Лебеннин, Южный Итилиэн. Все это оказались очень милые места. На мое счастье, никаких из ряда вон выходящих событий больше не случалось. Погода стояла великолепная, тропическая растительность зеленела и благоухала. Ко мне вернулись остатки душевного равновесия, я отъелся и, по мнению айзенгардцев, окончательно обнаглел. Экскурсовод не мог уже. без отвращения видеть меня и Келеборна, особенно после нескольких вполне безобидных шуток с моей стороны. Но он, честь ему и хвала, все время помнил, что находится при исполнении. Не знаю, какова должна быть зарплата, чтобы я ради нее проявил такую выдержку.

Итак, мы приближались к столице, а вместе с этим и к концу нашего путешествия. Я несколько раз закидывал удочку насчет дальнейших действий эльфа, но тот неопределенно пожимал плечами и переводил разговор.

Навсегда расставаясь с морем,

Наблюдаю почти бесстрастно,

Словно даже уже и это

Не могло бы меня развлечь, —

Как невидимые пределы

Разграничивают пространство,

И ничто этих черт запретных

Не осмелится пересечь.

Лишь корабль моих упований

Покидает сии границы,

Тяжело поднимает крылья

И, волнуясь, идет во мглу...

Я слежу за его движеньем,

Но пустуют мои таблицы:

Ни о прошлом, ни о грядущем

Ничего сказать не могу...

Я мысленно готовился к посиделкам с Трофи и Оле — то-то разговоров будет! Ведь отпуск у меня еще неделю, а если понадобится, то возьму отгул — мало я, что ли, проковырялся в картофелехранилище?

И вот уже "Пенный цветок" заглушил машину и зашуршал бортом по краю причала. С юга налетела стая проклятых тварей — то есть белых чаек, чтоб им пусто было. Они так и вились над кораблем, а Келеборн перекрикивался с ними, будто разговаривая. Я старался не выходить на открытые сверху участки. Потом чайки смылись, и все двинулись по сходням на берег. Сразу стало заметно, что общество милосердия даром времени не теряло и добилось больших льгот: среди прочих лотошников, к счастью, не столь многочисленных, как на Нурнене, стоял крепкий румяный орк и продавал трилогию "Властелин Колец" в переводе на оркский. Произведение именовалось "Зайн Назг". На обложке красовался портрет молодого Саурона нуменорского периода жизни и деятельности.

Келеборн с отвращением глянул на лоток, повернулся и стал смотреть на заходящее за Минас Тирит солнце. Оно уже почти касалось вершин, и длинные тени тянулись от города к пристани. Айзенгардцы разбирали сгруженный с корабля багаж и ждали носильщиков с тележками. Гномы выколупывали что-то у себя из-под ног — наверное, там был скальный выход. Экскурсовод, еще держа на лице заученную улыбку, прощался с клиентами, желал им счастливого пути и ждал их следующим летом. Было видно, что ему все здорово поднадоели и сегодня он как следует оттянется где-нибудь в неофициальных условиях.

Я не знал, что делать: чемодан и мешки уже стояли рядом со мной, но даже вместе с эльфом мы не дотащили бы их до фуникулера. К носильщикам была очередь. Тут до нас дошел экскурсовод.

— От всего сердца надеюсь, что вы хорошо отдохнули и повеселились, — произнес он. Это была ложь: от всего сердца он мог только пожелать нам провалиться в Морию. — Как вам понравилась экскурсия?

Только я открыл рот, чтобы сообщить, что все исторические места были бы куда лучше без него и всей этой шарашки, как вдруг Келеборн опередил меня.

— Да, вполне. Благодаря вам я теперь знаю, что Зла в мире не прибавляется. Просто оно не собрано в одной Руке, а разлито по капле во многих существах. — И, бросив внимательный взгляд на экскурсовода, добавил: — Нечисть стала многочисленной, но безопасной. "Дунаданец" ощерился, кожаные доспехи встопорщились, как чешуя.

— А сами-то! — вдруг заорал он противным голосом. — Пакостники! Проходимцы психованные! Видел я, как в Хеннете маки облизывали, небось, и впрок там же прихватили! Наркоманы голубые, хулиганье!

Тут мне показалось, что холеная нуменорская рожа как-то расплылась, перекосилась и приняла заметное сходство с портретом на обложке "Зайн Назга". Род Гэмджи всегда славился умением сильно и метко швырять тяжелые предметы. Я выдернул из кармана завалявшийся там фиал и засветил им в лоб экскурсоводу.

Вот именно что — засветил. Потому что после соприкосновения с дунаданским черепом фиал вдруг засиял в наступающих сумерках ярким белым светом, таким ярким, что даже фотовспышка не могла бы с ним сравниться. И, однако, свет не резал глаза, а просто-таки ласкал взгляд. В наступившем всеобщем оцепенении я кинулся вперед и подобрал флакончик. Он светился и сквозь руку, но не красным, как если смотреть на солнце сквозь пальцы, а белым звездным светом. Гномы вышли из своего тихого состояния и заорали: "Аркенстоун! Ар-кенстоун!".

"Дунаданец" метнулся куда-то в сторону, "внучата" с визгом присели за багажом. Я стоял и, улыбаясь во весь рот, глядел на Келеборна. Келеборн, как завороженный, уставился на источник света в моей ладони. Тут первоначальная эйфория победы схлынула с меня, и я тоже вперился в фиал.

— Это что же... я в сувенирном развале подлинник приобрел?!

— Нет, это не тот фиал, — ответил Келеборн. — Подлинник Гэндальф унес из Мордора.

— Но свет! Свет истинный?

— Именно так. Только я думаю, что дело не в фиале, а в руке, которая его держит.

Меня била мелкая дрожь, а от таких слов мои уши, кажется, составили конкуренцию фиалу, только в красной части спектра. И тут я вдруг понял, что надо делать, понял так хорошо, как будто кто-то объяснил мне вслух.

— Возьмите, — протянул я фиал Келеборну.

Эльф взял, но не фиал, а мою руку, держащую склянку. Он смотрел мне в глаза, как будто искал что-то на дне моей души.

— Рэнди, вы понимаете, что вы отдаете? Это же дар вечной жизни, пропуск в Аман...

— Потому и отдаю, — выдавил я уже перехваченным горлом.

И тут эльф впервые за все это время улыбнулся светлой, открытой улыбкой радости и понимания.

— Рэнди, друг эльфов, — ласково сказал он. — Нет — Рэнди, Мой Друг в Средиземье. Просто Рэнди?

Скрывать дальше не имело смысла.

— Эарендил, — со вздохом сказал я. — Эарендил Гэмджи.

Келеборн кивнул так, будто оправдались все его догадки и предчувствия. Он снял с плеча свой ягдташ и надел на меня. Сжал в руке фиал — и весь засветился таким же белым светом. И стал королем королей: величественным, вечно юным и — нездешним.

— Прощай, Мой Друг! — сказал он, повернулся и пошел прямо на Запад. Я смотрел ему вслед, как он идет живой звездой по Пеленнорским полям, удаляется, становится меньше и меньше — вот-вот высокая фигура скроется за горизонтом. Но он все шел и шел и не скрывался, а потом я понял, что земля-то круглая, а он идет по прямому лучу — туда, в Валинор. Свет слился в точку и вдруг затерялся среди высыпавших звезд: я не заметил, как стемнело.