Эгленн

Автор: Кэт Вязовская Анжела Ченина

Этот странный человек простым человеком не был — ясно было с самого начала. Но кто он? Один из вражеских командиров? нет, не может быть — зачем бы ему тогда оказаться в эльфийских землях. Да и для шпиона он был слишком неосторожен. И вел себя... Страха в нем не было, словно он и не среди врагов находился. А ведь ясно было, что жизнь его висит на волоске, еще немного — и один из феанорингов выхватит меч, и тогда...

Поначалу Глорфиндейл смотрел на допрос, который учинили пришельцу Келегорм и Куруфин, спокойно. Понятно, что враг, и понятно, что речи о том, что он просто хотел познакомиться с людьми... разведчик. Конечно же. Человек Врага. И что? Как бы Враг ни исказил людей, что они могут против силы Перворождённого?

Он решительно подошёл к пленнику.

— Силою Перворождённого приказываю тебе: смотри мне в глаза.

Тот улыбнулся едва заметно (Глорфиндейл мог бы поклясться — за улыбкой этой, глубоко-глубоко, крылась усмешка), и поднял взгляд, который доселе почему-то предпочитал отводить.

Сначала всё было как обычно, — да, ощущаемая Тьма, живая Тьма, которой были пронизаны души ТЕХ... но не только.

А потом — непреодолимая стена, аванирэ, и светлые глаза, которые без слов говорили: нет.

И — _сила_, перед которой можно было только отшатнуться, отвернуться, закрыть глаза.

Братья с тревогой бросились к нему.

— Что? Что ты увидел? Кто он?

Глорфиндейл с трудом поднял взгляд.

— Он майа, — сказал тихо.

— Это что-то меняет? — так же тихо, как говорил прежде, спросил Эгленн, продолжая смотреть на нолдо.

— Ещё как, — с сожалением отозвался вместо Глорфиндейла Келегорм. – Брат, мы не можем его убить: он вернётся к хозяину. Значит — заточить.

— На вашем месте я использовал бы этот шанс, чтобы договориться с нами хотя бы о чем-то, — спокойно заметил Эгленн. — Пора бы уже понять, что мечами вы не добьетесь ничего.

— Мы и так ничего не добьёмся, — спокойно и язвительно сказал Келегорм, со звоном обнажая меч.

Глорфиндейл шагнул вперёд.

— Постой.

— Я ведь, кажется, даже ни разу не сопротивлялся вам, — нахмурившись, проговорил Эгленн. — И уже — меч?..

— Глорфиндейл, не стоит, — сказал Келегорм. — Пусть майар нельзя убить, но развоплотить можно, а новое тело создавать — это долго.

— Ты много знаешь об этом, — откровенно улыбнувшись, сказал Эгленн. — И часто вашим приходилось убивать вражьих майар? Мы такого что-то не припомним.

Келегорм с яростной улыбкой шагнул к Эгленну, — швырнул на землю.

— Не смей смеяться, вражья тварь.

Тот даже не сделал попытки защититься. Поднялся так же невозмутимо, словно ничего не произошло.

— Безоружных бить ты силен, сын Феанаро. Интересно, в поединке ты был бы так же смел?

— Да подожди же, что ты делаешь, — Глорфиндейл положил Келегорму руку на плечо. — Так ты ничего не добьёшься.

— Мы _никак_ ничего не добьёмся, — феаноринг развернулся. — Отойди. Ничего лучше, чем прикончить его, мы не сможем придумать.

Куруфин подошёл к Эгленну, заломил ему руки за спину.

— Смотри, Куруфинве — осторожнее, — в голосе мнимого человека появились ноты если не угрозы, то чего-то очень похожего. — Я не хочу устраивать драку здесь, в стенах этого города, а ведь вы вынуждаете меня к этому.

— Ты смеешь нам угрожать? — феаноринги надвинулись на него разом.

Глорфиндейл нервно сжал кулаки. На него никто не смотрел.

— Вы делаете ошибку, — сказал он негромко, но его все услышали. — Вы что, не понимаете — он не просто так сюда пришёл!

— Не понимают, — со вздохом произнес Эгленн.

В следующую секунду оба феаноринга разом вскрикнули от боли, и мечи выпали из их рук — потому что рукояти мечей вспыхнули раскаленным металлом. А на ладонях обоих братьев уже вздувались сильные ожоги.

Глорфиндейл несколько мгновений с ужасом смотрел на происходящее, — как застыло в душе всё, как будто он попал в жуткий сон...

Насмешка — ожоги Мелькора, ожоги от Сильмариллов. Должно быть, они были почти такими же в те первые дни, когда Враг Мира украл Камни.

Глорфиндейл наконец очнулся. Тряхнул головой, мысленно позвал — все сюда... Ворвавшиеся вассалы сразу подхватили своих лордов. К Эгленну подходить боялись, — во взглядах читался нескрываемый ужас. Глорфиндейл вздохнул.

И — сделал несколько шагов.

Остановился совсем рядом.

Снова — глаза-в-глаза.

— Я не хочу вражды, — проговорил тот. — Повторяю это снова. Они собирались убить меня, я защищался, а не нападал, и тебе это прекрасно известно!

Глорфиндейл помолчал. Смотреть в эти пронзительные глаза было тяжко, но он не отводил взгляда.

— Иди со мной.

Несколько секунд противостояние взглядов продолжалось, и Глорфиндейл готов был поклясться, что в глубине глаз его врага оживало что-то давнее, знакомое до боли, близкое — и в то же время совершенно неуловимое. Потом Эгленн опустил взгляд, и, не проронив ни слова, пошел следом за эльфом.

Глорфиндейл привёл его в один из нижних ярусов, — жилой, но очень глубокий.

Комната без окон, освещённая светильниками, простая кровать...

Глорфиндейл оглянулся на дверь, — та заперлась.

— Кое-какими умениями ты тоже владеешь, — одобрительно сказал Эгленн. — Неплохо для эльфа. И спасибо, что... Вступился за меня.

— Не за что, — хмуро отозвался Глорфиндейл. — Садись.

Он чувствовал себя виноватым: это он, вместо того, чтобы предоставить этого Эгленна самому себе... или нарготрондским дозорам... не дал ему уйти и привёз в Нарготронд. К феанорингам. Даже не к Финроду.

Тот опустился на кровать. Враждебности в лице не было.

— И что теперь они станут делать, как полагаешь?

— Хороший вопрос, — Глорфиндейл усмехнулся.

Он нервно сжал руки. Тёмный майа, значит. От этого становилось очень не по себе. Он помнил Аман, помнил, как когда-то давно с открытой душой тянулся к Мелькору, потому что искренне поверил, — раз сказано, значит, он действительно не будет мешать мирной жизни...

— И ответа на него ты не знаешь, — заключил Эгленн. — А знаешь... ты очень изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Глорфиндейл удивлённо уставился на него.

— Да ну? Когда ты меня успел увидеть? Я такого не помню.

— Очень давно, еще до Войны Стихий. Ты тогда был ребенком... Перворожденный, — Эгленн задумчиво смотрел на него. — У меня, конечно, тоже был другой облик, совсем другой.

Глорфиндейл вздрогнул.

— Ты следил за нами у Куйвиэнен?

— Было немного, — кивнул Эгленн. — Еще бы не следить — новые создания! Но тебя не было у Озера Пробуждения в те времена, Глорфиндейл.

Тот улыбнулся и покачал головой.

— Я это помню. Как сон, как мечту... тишина, звёзды. Тихая вода, которая ночами кажется чёрной.

Эгленн кивнул.

— Да, Озеро и вправду прекрасно. И так просто для Владыки Грез — сделать воспоминания матери и отца — твоими... Эйно.

Глорфиндейл вздрогнул. Странное имя... хрупкая серебристая паутинка из полу-сна, полу-яви, из глубин памяти... откуда он знает, Эгленн?! Неужели — в тот короткий момент, когда тот пытался прочитать память пленника, Эгленн сумел сам что-то увидеть? да нет, бред. Он бы почувствовал, такое нельзя не отследить...

— Откуда ты знаешь? — голос невольно дрогнул.

— Ты ведь жил вместе с нами — потому я и знаю. Но ладно, — Эгленн поднял руку. — Я благодарен, что ты защитил меня, но лучше не пробуждать эти воспоминания. Ты нашел новую жизнь, и я не хочу ломать ее.

Глорфиндейл решил не спорить. В этом странном существе было что-то... и очень сильное, и в то же время казалось, что стоит задеть какие-то струны в душе, — и ты сам остро и страшно ощутишь чужую боль...

— Жизнь... — он снова встретился с ним взглядом, сразу затянуло, как в сияющую бездну, так трудно противостоять и невозможно оторваться... — Эгленн. Ты ведь шёл в Нарготронд. Зачем?

— Я шел не в Нарготронд. Что мне делать в вашем городе, тем более, когда здесь нет даже Финдарато?.. Я был на границе, ты же знаешь — там, где живут люди. Они, к счастью, не настолько чутки, как ты, — Эгленн усмехнулся, — и с ними поэтому гораздо проще. Можешь считать — шпионил. Хотя сам понимаешь, воинские тайны так грубо не разведывают.

— Понимаю, — кивнул Глорфиндейл. — Это-то мне и странно. Был бы просто шпион, — вёл бы себя иначе. Собственно, потому я тебя заподозрил и... предложил прогуляться до Нарготронда. Думаю, будет честным сказать, что теперь я сильно жалею о том, что привёл тебя сюда.

— Еще бы. А что тем самым ты рискуешь раскрыть тайну потаенного города — ты не подумал? Конечно, человеку можно просто завязать глаза, но для майа это не помеха. К тому же, майа не обязательно возвращаться в Ангбанд, чтобы передать Морготу все, что ему известно... — Эгленн улыбнулся.

— Ты хорошо умеешь маскироваться, — признался Глорфиндейл. — До того момента, пока ты не поставил передо мной стену аванирэ, никто из нас не смог тебя заподозрить.

— Могу утешить. Мы и так знаем тайну ваших городов... и Нарготронда, и Гондолина, — Эгленн снова отвел взгляд, погладил ткань грубого покрывала на кровати. — Но ладно. Что же мне делать сейчас, Глорфиндейл? Добровольно они меня не выпустят; я мог бы уйти... но раз уж я попал сюда — мне хочется вынести из этого какой-то толк. Что ты будешь советовать остальным? Я видел — они испугались меня.

— Они тебя не выпустят, это точно.

Глорфиндейл помолчал. Говорить этого не хотелось: враг, не враг, — всё одно живое существо...

— Они убьют тебя. Не знаю, как, но убьют.

— Вот именно — как? — с задумчивым интересом осведомился Эгленн. — Я не собираюсь покидать это тело. Убивать их я не хочу, но существует много способов обуздать врага и помимо убийства.

— Не знаю, — улыбнулся Глорфиндейл, хотя на душе было тяжко. — Наши действительно испугались. Возможно, они думают, что из этой комнаты вместо меня выйдет какое-то чудовище без собственной воли...

Он снова замолчал. Он никогда ещё не видел так близко майар Врага, — видел орков, видел людей, как правило, перед их гибелью от его руки... Он был воином. Ему не привыкать было убивать, и душа не воспринимала врагов — как живых существ, с которыми можно разговаривать, а тут... Убить ЭТОГО, он знал, у него не поднимется рука, будь он хоть трижды прислужник Врага Мира... Глорфиндейл поймал себя на мысли, что как-то слабо представляет себе, чтобы над Эгленном мог быть какой-то лорд или господин.

— Я не понимаю одного. Пусть — феаноринги. Но остальные-то?! Неужели не видно, что я действительно не хочу вражды? Ну хорошо — пусть я зачаровал одного, другого, третьего... но не весь же город! К тому же, неужели ваши маги не могут понять, где насилие над фэа, а где его нету?

— Да могут, — пожал плечами Глорфиндейл. — Но объясни мне вот что. Ты говоришь — не хочешь вражды. Хорошо. Тогда что ты делаешь среди тех, кто её хочет, — рядом с Морготом, рядом с Тху и другими? Или... — внезапная мысль обожгла, как плетью. — Или ты пришёл потому, что хочешь оставить их?

Эгленн покачал головой, и было непонятно — соглашается он или отрицает.

— А если бы так — что толку? Кто бы поверил мне? Что бы изменилось? Что устроило бы феанорингов, чтобы они перестали видеть во мне врага? Да это ведь и вовсе невозможно. Что ни сделай — все объявят кознями.

Глорфиндейл вдруг замер, взгляд устремился куда-то сквозь пространство.

— Подожди. Куруфин вызывает меня на мысленный разговор.

Эгленн замолчал. Кто знает? — может, он слышал и этот разговор?..

Наконец Глорфиндейл словно вернулся к реальности.

— Они требуют, чтобы ты отрёкся от службы Морготу, раз хочешь мира. Они требуют, чтобы ты показал тем, кто возглавляет воинство нолдор, тайные тропы в горах и подходы к Твердыне. Только тогда они сохранят тебе жизнь... они говорят, что не собираются понапрасну сотрясать воздух, и что их угроза убить тебя — реальна.

Он замолчал.

— А они не боятся, что я обману их, использую это как хитрость и покажу им такие "тайные тропы", что они придут прямиком в руки Морготу? К тому же, клятвы прислужников Врага... — Эгленн пошевелил пальцами. — Уж кто-кто, а они должны это понимать.

Лицо Глорфиндейла стало каменным. Что ещё сказали ему феаноринги, или же не сказали, — было очень похоже, что это ему не понравилось.

— Кроме того. Что же это выходит?.. Я должен отречься... ну хорошо, предположим. Привести их к победе — так они надеются. Хорошо, положим и это. И далее — что, это значит — словно бы волк сам приполз на брюхе к охотнику, сам влез в ошейник, да еще и ноги лижет за то, что соблаговолили оставить в живых? Тебе самому-то не мерзок такой "свет", Глорфиндейл?

— Ну, почему же сразу лизать, — в голосе Глорфиндейла промелькнула досада — незнамо на что. — Это если понимать так, как ты сейчас сказал. А если, допустим, искренне пожелать оставить Моргота, то ни о каком лизании сапог речь не идёт. Признать свою ошибку, перейти на правую сторону, — ничего зазорного в этом нет.

Было видно, что он говорит это словно через силу... словно это были чужие слова, которые он повторял... или...

Эгленн вздохнул.

— Знаешь, я даже попробовал бы. Только не верю, что из этого выйдет толк.

Он молчал долго, наверное, несколько минут.

— Передай феанорингам, что я согласен.

Глорфиндейл выполнил просьбу почти мгновенно, а затем... затем просто опустил голову и закрыл глаза. Резко встал и на несколько коротких мгновений положил Эгленну руку на плечо.

— Спасибо.

— Пока что не за что, — ответил тот. — И передай так же, что присягать на верность эльфийским лордам я, тем не менее, не собираюсь. Вассалом я быть не собираюсь никому.

— Пойдём, — лицо Глорфиндейла стало непроницаемым... или ему так казалось. — Только ответь мне на один вопрос.

Эгленн поднялся и шагнул к двери; обернулся у самого выхода.

— Да?

— Скажи. Ты ведь знал, что так будет? Что ничего хорошего в Нарготронде тебя не ждёт, верно? Так почему же ты пошёл за мной, почему не скрылся, не остался на свободе?

— Хотелось увидеть город своими глазами, — ответил Эгленн. — И узнать ближе, каким стал ты... Эйно. Ну, а свободу свою отстоять я сумею везде. Надеюсь.

Глорфиндейл вывел его обратно, в тот же зал.

Там — ждали. Смотрели с тревогой. Никто, похоже, не верил.

Глорфиндейл коротко коснулся плеча Эгленна.

— Говори.

— Да, я майа, — повторил Эгленн то, что было понятно всем и без его напоминания. — И я не хочу вражды с вами. Если вы желаете, чтобы я отрекся от Моргота — я сделаю это.

Келегорм недоверчиво прищурился.

— Отрекайся, Эгленн.

Он прикрыл глаза... с минуту постоял так, ничего не говоря. Потом произнес:

— Я отрекаюсь от служения Морготу Бауглиру. От служения злу и тьме. Я клянусь, что никогда не стану исполнять его приказания. И поднимать руку на тех, в чьих душах живет подлинный Свет.

Глорфиндейл замер. Он чувствовал, — да, эти слова – искренни, но что-то стоит за ними... но — что? и кто, кроме него, Перворождённого, почувствовал это?

Келегорм подошёл ближе.

— Хорошо. А теперь, в знак подтверждения твоих слов...

Он обернулся, — и по его безмолвному приказу в зал ввели двоих людей.

— Они убийцы и исполнители воли Моргота. Они осуждены на смерть. Исполни приговор.

— Я могу знать, за что они осуждены на смерть? — Эгленн повернулся к Келегорму. — Где вы взяли их, в чем их преступление?

Взгляд Келегорма был безжалостен.

— Разумеется, можешь. Их схватили в одном из пограничных селений, где они убивали наших людей. Людей — вассалов нолдор. Вся деревня была вырезана, с ними были орки, но из орков не ушёл ни один. Этих двоих было приказано взять живыми, и они признали, что служат Морготу. Точнее, что они исполняли приказ Тху.

Эгленн оставался спокойным. Во всяком случае, на вид.

— Могу ли я просить, чтобы мне показали мысленно, как все это было? Не исключено, что я смогу по этой картине понять больше, чем знаю сейчас, о том, что замышляют сотворить в этих землях Моргот... и Тху, — едва уловимая усмешка тронула его губы.

— Нет, — упало коротко и веско. — Мы уже прочесали их память. Спасибо.

— Лорд Келегорм, — Эгленн сделал два шага к нему. — Я не могу убивать людей, о которых ничего не знаю. Вы справедливы, но вы тоже можете ошибаться. Я не палач — а именно эту работу ты хочешь на меня возложить.

Келегорм мгновение молчал.

— Значит, ты сомневаешься в справедливости приговора, не значит ли, что твоё отречение — лишь пустые слова, если ты хочешь отсрочить казнь прислужников Тьмы?

— Сомневаюсь, уж прости, — Эгленн вздохнул. — Ты, лорд, хоть и доблестен, но справедливость — не главная из твоих добродетелей. Некогда в Альквалонде ты не усомнился... и погубил невиновных. Я не хочу повторять такой ошибки.

Глаза Келегорма сверкнули, левая рука вытащила кинжал из ножен, блеснула сталь... И вдруг чьи-то тонкие, но сильные пальцы перехватили его запястье.

— Лорд Келегорм. Не стоит. Ты же сам говорил: вы многократно раскаялись в содеянном в Альквалондэ, и отныне ваш суд можно назвать только справедливым.

— Так может, спросить у самих этих людей — что произошло там, в этом приграничном селении? — предложил Эгленн. — Что скажут они сами? Ведь вы, эльдар, умеете слышать ложь, да и я тоже. Солгут — мы узнаем об этом.

— Ты хочешь, чтобы мы ещё раз поднимали всю эту грязь только потому, что ты этого не видел? — Келегорм яростно высвободился из крепкой хватки Глорфиндейла. — Здесь не орки живут, Эгленн, здесь эльдар, для которых справедливость — не пустой звук, и если приговор таков — исполни или прекрати лгать нам про отречение.

…Что они сделают с телами?

Сжечь? — вряд ли, слишком трудно это, слишком долго, да и велика честь прислужникам Врага — чтобы тела их ушли так же, как тело Феанаро. Предать земле... или — Нарог. Или сбросят в какую-то из пещерных шахт, здесь много таких...

Иначе — шансов у этих двоих нет вовсе.

— Оружие, — коротко проговорил Эгленн, и протянул правую руку — раскрытой ладонью.

Глорфиндейл шагнул к нему, протянул клинок — рукоятью вперёд.

И — глаза-в-глаза. Как уже было.

"Они не будут говорить с тобой... Гортхауэр. Они узнали тебя. Наши голлори улавливают, когда они пытаются говорить между собой по осанве. Я просто прочёл их мысли."

Майа остановился напротив — медленно принял меч.

"Как вы собираетесь поступить с их телами?"

"Не знаю, — Глорфиндейл не отводил глаз. — Это важно? Это действительно твои, и это был твой приказ?"

"Такого приказа не было", — ответил Эгленн. Сжал рукоять меча, шагнул к людям, вглядываясь в их напряженные лица. Понимают ли — что он задумал?..

Некогда Майтимо пробыл у скалы — прикованным — срок, несравнимо дольший, чем могло бы выдержать его тело, пусть сильное, но все же имеющее свои пределы.

Чары... Тхурингветиль хорошо знала этот механизм — все процессы в теле замедляли свой ход, застывали, как мошки в янтаре. Для человека или эльда более не существовало времени, тело становилось подобно камню, не живое — и не мертвое одновременно... впрочем, последнее мало кто мог бы понять.

Вначале — тонкая нить в мозг: погасить будущую боль. Никто не должен страдать понапрасну...

Еще несколько нитей — в разные точки мозга: через полминуты... именно столько прошло бы до реальной смерти, тело умирает долго, слишком долго... "чары" достигнут вершины, и тело ускользнет от неминуемой смерти.

Простите.

Короткий точный удар.

В сердце.

Выдернуть меч.

Человек падает на бок, плиты пола окрашиваются кровью, второй — совсем молодой, почти мальчишка — с ужасом смотрит на происходящее, явно не понимая, не веря, переводит на Эгленна взгляд, полный ужаса, непонимания — как же так, свой — убивает?.. Несколько долгих, невероятно долгих секунд — за которые для него, молодого, обрушился мир. Всего лишь несколько секунд — и все прервалось вторым ударом меча, таким же коротким и точным.

Парень упал, как подкошенный — вместе с ударом Эгленн выключил его сознание. Впрочем, _этого_ со стороны никто из голлори не заметил бы. Слишком тонко, слишком слабое воздействие.

Кровь расползалась по мраморным плитам пола.

Келегорм удовлетворённо кивнул. Тут же — в мёртвой тишине — как из-под земли возникли вассалы, тела убрали чуть не мгновенно.

Глорфиндейл молча смотрел на свой меч в руках Эгленна: тот был теперь весь в крови.

— Что ж, — спокойно произнёс Келегорм. — Правосудие свершилось. Отныне ты, Эгленн, признан нами воистину покинувшим сторону Тьмы. Будь среди нас, никто не закроет перед тобой дверь, и будь готов вступить в войну со злом.

Эгленн смотрел в лицо Келегорма мертвым, застывшим взглядом.

"Долго они будут вытирать эту кровь, — подумалось некстати. — Сколько ткани придется извести, чтобы ее вытереть..."

Он поднял взгляд к каменным сводам пещерной залы.

Там, наверху, на высоте мили, в небе за облаками парила крылатая тень — Тхурингветиль. Майа _слышала_ тела — теперь на ней была задача отследить, что с ними сделают, перехватить их... и переправить в Твердыню. Мелькор сумеет вернуть людей к жизни.

Однако что же все-таки произошло в том селении?.. вернее — как там оказались эти двое?.. Они были не из воинов Эгленна, и в той местности, он знал точно, военных действий не велось вообще.

Внезапно Эгленн осознал, что смотрит на Келегорма, в полном молчании, уже несколько минут — и все это время в зале висит тишина.

Он повернулся и пошел к выходу. Уже зная, чувствуя, что Глорфиндейл последует за ним.

А может, и не только Глорфиндейл...

Перед ним расступились, — он шёл сквозь живой коридор, и только взгляды ощущались — немые вопросы, которые никто так и не посмел задать вслух. Нарушить это мёртвое молчание казалось кощунством.

Там, снаружи, — в коридоре, где уже не было сыновей Феанора, Глорфиндейл положил ему руку на плечо.

— Пойдём со мной.

Так же ровно... кажется, так же ровно, как тогда, в первый раз. И только если очень хорошо знать воина из Гондолина, можно было понять, _почему_ чересчур спокойно смотрят эти глубокие глаза.

..Потому что Эгленн совершил сейчас то, чего нолдо менее всего ожидал. И, быть может, в глубине души он сейчас убеждается — воистину перед ним Тху, прислужник Отца Лжи, способный ради обмана убить тех, кто в него верит...

Эгленн молча последовал за ним.

Они пришли в покои, отведённые посланнику Тургона, — просторно, богато, тихо... да, очень тихо. Глорфиндейл сел в кресло, жестом предложил Эгленну последовать его примеру.

Он тоже опустился в кресло. Удобное... мягкое, — по лицу Эгленна пробежала тень улыбки. Хотелось расслабиться. Не получалось.

Глорфиндейл коротким пронзительным взглядом окинул комнату — как будто провёл невидимую черту.

— Финдарато будет в гневе, но нечего было бродить невесть где, оставляя город на феанорингов, — ровно сказал он. — Я не могу понять до конца, что ты пытался сказать мне, когда говорил, что я — один из вас, но мне очень хочется задать тебе один вопрос.

Он резко придвинулся.

— Кто станет твоей следующей жертвой?

— Спокойно, нолдо, — Эгленн откинулся на спинку кресла. Лицо его оставалось таким же невозмутимым, как и тогда, в зале. Они снизил голос и произнес совсем тихо, едва слышно: — Они живы. И будут свободны.

Глорфиндейл чуть сощурился. Закрываться не хотел. Да, — ему страшно хотелось поверить. И да, — он не мог переступить через себя, через века войн, через то, что он — страшно сказать — привык к тому, что его предают. Ради — какая разница, ради чего или ради кого, и какая разница, что те, ради кого его предавали, не годились, честно говоря, ему в подмётки...

Он — очень — хотел — поверить.

Всего лишь.

Даже теперь.

Он не мог объяснить самому себе — почему.

Почему — ЭТОТ.

Даже зная, кто он, помня, сколько ему самому пришлось пройти — по милости этого Эгленна, который даже не подозревал о том, что своими делами терзает его душу.

Он — просто — хотел — поверить.

...Глорфиндейл молча встал, подошёл к столу и налил себе вина.

Эгленн следил за ним одним взглядом, не поворачивая головы.

— Ты можешь не верить мне. В конце концов, я всего лишь Тху... убийца и лжец. Я надеюсь, их тела просто бросят в Нарог — нам так будет проще всего изъять их оттуда...

Глорфиндейл залпом осушил бокал и аккуратно поставил его на стол.

Не обернулся.

— Нет. Их сейчас хоронят, как положено людям. Предать земле. Но у нас скалы. И потому — бросят в штольни. Там большая высота.

Он вдруг резко подошёл к Эгленну.

— Судя по лицу того мальчика, ты не сказал им, что они останутся живы.

— Нет. Мою мысленную речь могли услышать, — так же резко ответил Эгленн. Впервые наружу хоть как-то прорвались чувства, которые он сдерживал все это время. — Это могло бы погубить их. Даже в Твердыне не умеют приращивать головы, снесенные с плеч, — а Келегорм был близок, чтобы это сделать.

Ещё несколько мгновений тишины... а затем Глорфиндейл налил вина в бокал и протянул Эгленну.

— Пей. Завтра попробуем освободить твоих ребят.

— Спасибо, — Эгленн принял бокал, глотнул. — Тебе не нужно рисковать, занимаясь этим. Наши займутся сами. С ними все будет в порядке, я предвидел, что их могут бросить в штольню, — он все же вздрогнул всем телом, в очередной раз выдав подлинные чувства. — Только вот этому мальчишке придется тяжело потом. Он не из моих... получается — я предал его, убил ради сохранения тайны. Поймет, конечно, но заноза останется...

Глорфиндейл сел рядом с Эгленном.

— Что-то тут не складывается, — признался он. — Ты говоришь — приказа не было. Но что деревню вырезали — это чистая правда, и что убивал отряд орков под предводительством этих двоих — тоже. И они признались, что они — из твоих. И... есть ещё одна вещь, которая не даёт мне покоя. Но... ладно.

— Я потому и просил увидеть картину этого боя, что не понимаю сам, как эти двое там оказались, и что они делали в обществе орков, — ответил Эгленн. — У нас нет таких порядков. Все это более чем странно. Одно могу точно сказать — они не из моих отрядов, и они не убийцы. В Твердыне, однако, я видел старшего из них... но лишь однажды — Север очень велик, многие приезжают в Твердыню лишь изредка, по каким-то своим нуждам... — Эгленн помолчал. — Странно. Мальчишка, по-моему, вообще не воин.

...Под утро Глорфиндейл всё же задремал, — сказалось напряжение. Он не мог понять, сон это или явь, или настало какое-то странное состояние между тем и другим, но он видел, как будто рядом — как клинок в ножнах, что-то живое, опасное... и надёжное... и нет враждебности, и нет страха, и ушло сковывавшее его ощущение, что ты идёшь по краю бездны...

Когда он открыл глаза, Эгленн все так же сидел в кресле у стола — только теперь перед ним стоял прозрачный кувшин со светлым вином. Полупустой. В жилище Глорфиндейла таких кувшинов до сих пор не водилось.

Бокал Эгленн держал в руке, пил, не торопясь. Похоже, вино его совершенно не пьянило. Застывший взгляд был устремлен в пространство, и каким-то чутьем нолдо понял, что сейчас майа видит вовсе не то, что находится перед его глазами.

Эгленн едва заметно вздрогнул, почувствовав взгляд — и повернулся к эльфу.

— Я уже думал перенести тебя на кровать, — сказал он. — Не дело это — спать в кресле.

— Я привык, — на войне, — не подумав, ответил Глорфиндейл и встряхнулся. — Пойдём. Я провожу тебя к тем штольням, сейчас поздно, и там никого нет.

— Никого, — подтвердил Эгленн. — Их тел там тоже нет. Уже пару часов, как нет. Неужели ты думаешь, что мы даром теряли все это время? — он улыбнулся.

Глорфиндейл секунду смотрел на него в упор... потом покачал головой и улыбнулся в ответ.

— Я думал, Нарготронд — потаённый город, а тут, оказывается, проходной двор.

Он поёжился.

— Ты тут наверняка не в первый раз. Да?

Эгленн поставил бокал.

— Ну, не проходной двор, конечно... но никакой тайны в его положении нет и не было никогда. И я действительно бывал здесь. И до постройки города, и после. Хотя и нечасто.

Глорфиндейл снова встретился с его взглядом. Во всех этих попытках — когда их взгляды скрещивались, — казалось, было что-то... как будто нолдо пытался то ли проникнуть за какую-то завесу, то ли искал что-то...

— Послушай. Есть кое-что, что меня тревожит.

— Я запомнил, ты еще вечером упоминал об этом, — отозвался Эгленн. — Так что же это?

— У меня странное ощущение, что я когда-то слышал твой голос, — после недолгого молчания признался Глорфиндейл. — И... в общем... Ты можешь показать мне, как ты выглядишь — на самом деле?

— Что же удивительного? Когда-то давно, в детстве, ты и вправду меня видел...

Он поднялся.

— Показать-то я покажу. Но не распознают ли прочие, как ты относишься ко мне? Или Келегорм действительно мне поверил?

Глорфиндейл усмехнулся и пожал плечами.

— Не вижу ничего крамольного в том, что я отношусь к тебе как к одному из нас. Вот если тебя раскроют...

В глазах его было что-то... то ли азарт, то ли отчаяние, то ли весёлая ярость того, кто стоит на краю бездны и знает, что пути назад нет.

— Я привык встречать всё, не прячась. Покажись.

— Если меня раскроют — спасаться придется не мне, а тебе, — кивнул Эгленн. — Ладно. Надеюсь, это зрелище тебя не испугает...

Облик его вдруг потек, начал расплываться — и проступило другое лицо. Неестественно бледное, почти белое — такого цвета кожи не бывает ни у людей, ни у квенди — разве что у мертвых. С жесткими чертами. Волосы сделались угольно-черными, длинными, глаза — ярко-зелеными. В остальном облик Эгленна почти не изменился — одежда осталась прежней.

— В таком облике ты видел меня когда-то давно, — голос его стал гораздо глубже. — Узнаешь?

Глорфиндейл, не осознавая, что делает, вцепился в подлокотник кресла. Как будто из глубин памяти всплыло, нахлынуло, — и обрушилось, как ледяной водопад, и вот — то, давнее, почти нереальное, соединилось с тем, что есть сейчас, и это — не сон, не бред, не морок...

Он медленно поднял руки к вискам, — на левом отчаянно билась голубая жилка.

— Ортхэннер...

— Да, Эйно, — подтвердил Эгленн, — Ортхэннер. Так меня когда-то звали...

Он опустился в кресло, и снова глотнул вина. Спросил:

— Вспомнил? Память может пробуждаться очень резко...

— Вспомнил, — глухо отозвался тот. — Но... не всё. Что стало с моими родителями?

— Они погибли, Эйно. Погибли в Войне Стихий. Так же, как большинство эллери.

Глорфиндейл очень долго молчал.

— Ты говорил про Владыку Ирмо, — требовательно сказал он. — Он видел моих родителей? Я правильно понял?

— Да. Впрочем, Феантури видели всех... — Эгленн помолчал. — Эйно, знаешь, если хочешь моего совета — не нужно тебе вспоминать ту жизнь в подробностях. Не стоит ломать жизнь нынешнюю. Счастья это никому не прибавит, и тебе в первую очередь.

— Я не могу не воевать с вами, — тихо признался Глорфиндейл. — Эту войну не остановить, и не защищать своих я не могу.

— Именно поэтому, — подтвердил Эгленн. — Три пути. Остаться здесь, и постараться забыть все, что тебе открылось. Уйти к нам... и порвать все, что связывает тебя с Нарготрондом, с Гондолином, с нолдор... Или пытаться идти по лезвию ножа между этими дорогами. Самое опасное.

— А что бы ты выбрал на моём месте? — вдруг спросил Глорфиндейл. — Есть прошлое, которое не вернёшь. Есть в настоящем – друзья, враги, есть что-то, ради чего стоит жить. А ты говоришь — уйти к вам. Уйти в никуда, в неизвестность. Но... я не хочу воевать с тобой.

— Где сейчас Финрод? — спросил вдруг Эгленн. — Мы не следили за ним. Почему он ушел? Куда?

— Я не знаю. Говорят, был нехороший разговор с феанорингами... очередной. Он часто уходит.

— Когда в Оссирианд, когда в Дортонион... когда на побережье... насколько я знаю, впрочем — Нарготронд не слишком желает воевать после захвата Острова.

— Тебе нужен Финрод? – глаза Глорфиндейла снова стали привычно-острыми. — Признаться, мне тоже.

— Мне, Эйно, нужен тот, кто может удержать эльдар от вступления в бой с нами, — Эгленн ответил взглядом чуть насмешливым и острым. — Жаль, что нам не удалось захватить его тогда, в топях Сириона. Сейчас было бы проще...

— Не всех нолдор можно удержать от войны, — усмехнулся Глорфиндейл. — И уж прости, когда я вернусь в Гондолин и увижу нападения на нас ваших отрядов, меня ты тоже не удержишь.

— Разумеется, разумеется, — покивал Эгленн. — Впрочем, на ваших мы не нападем: мы ведь поддерживаем сказку о тайне Гондолина... До поры до времени. Знаю, сейчас положение таково, что многие нолдор будут сражаться до последней капли крови. Да, годы затишья прошли... — Эгленн вздохнул, — теперь у нас только один путь: в Эндоре не должно остаться сил, которые могут соперничать с нами.

Глорфиндейл очень глубоко вздохнул.

— Очень жаль. Теперь вот что. Наверняка тебя заставят участвовать в войне. Что ты собираешься делать?

— Ну, до этого еще дожить надо, — заметил Эгленн. — Феаноринги нынче сидят под защитой стен пещерного города, и все их войны — дозоры на границах Нарогарда... куда наши отряды не проникают вовсе. Орки юга сюда не суются вообще: они не самоубийцы, чтобы лезть под стрелы Хранимой Равнины.

Глорфиндейл посмотрел вдаль.

— Слушай, знаешь, чего я хочу? Я очень хочу вывести тебя за пределы Нарготронда и увидеть, как ты уходишь на свободу... и чтобы нам больше никогда не встречаться... в особенности в бою.

— И что скажут остальные? Майа Моргота пришел, обманул нас своей клятвой, убил двух своих, выведал все, что хотел — и вернулся к хозяину. А Глорфиндейл еще защищал его, глупец. Нет, Эйно. Пока что я останусь здесь. Мне важно видеть город изнутри... и я увижу все, что нужно.

— А что именно ты хочешь увидеть?

— Что именно... — повторил Эгленн. — Нолдор, живущих здесь. В своем доме, а не так, как обычно приходится — когда они смотрят на меня с ужасом и ненавистью, и из них невозможно вытянуть ни слова.

— Это ты увидишь, — кивнул Глорфиндейл. — Значит, полный контроль над Белериандом, чтобы никто не был сильнее вас... А Валинор?

— Валинор. Да, опасность Валинора сохраняется всегда. Но с этим мы ничего не можем поделать, Эйно. Все, что в наших силах — следить за побережьем.

— Хорошо, — Глорфиндейл встал. — Уже утро. Ты хотел видеть нашу жизнь, — ты её увидишь. Да, кстати... Келегорм попросил меня, скажем так, приглядывать за тобой. Боюсь, отказать ему мне не удастся, но и быть назойливым я тоже не хочу.

— Я вовсе не против. Келегорм настолько доверяет тебе?

— Доверяет, конечно, — Глорфиндейл слегка удивлённо поднял брови. — С какой стати нет?

— Из-за меня, — пояснил Эгленн. — Из-за того, что ты проявил ко мне сочувствие. Надеюсь, он больше не станет устраивать мне подобные испытания на "верность Свету".

— Я тоже, — тихо сказал Глорфиндейл. — Что бы они ни совершили, заставлять убивать своих...

Он резко развернулся и пошёл к двери.

— Я могу выйти в город? — спросил Эгленн ему вслед. — Один?

— Иди куда хочешь, — не оборачиваясь, сказал Глорфиндейл. — У меня дела. Майар спать не надо, я знаю, но тебе лучше ночевать в моих покоях.

— Хорошо, — отозвался Эгленн.

Пещерный город встретил его недоверчиво, если не сказать — враждебно. "Улицы"-переходы были полны эльдар — и всюду Эгленн ловил на себе взгляды. У большинства — неприязненные. Весть о том, что вражий майа, решивший перейти на сторону Света, убил своих же людей, пусть и врагов нолдор — разнеслась быстрее огня.

...и словно незримый, но чётко ощущаемый взгляд: слежка. Постоянная, непрекращающаяся, непонятно откуда исходящая, как будто за ним следили сами стены.

Это, впрочем, не удивляло. Как же иначе?..

Однако направился Эгленн совсем не туда, куда мог бы ожидать Келегорм... Не оружейные, не залы для боевых тренировок.

Библиотека.

Во всех городах библиотеки похожи друг на друга. Тишина, запах пыли, бумаги и пергамента, шелест перебираемых страниц, чье-то дыхание за стеллажами, отсвет светильников... Если есть на земле места, которые можно назвать хранилищами времени, то они — здесь. Здесь прошлое сплетается с настоящим, здесь ждут своего часа мысли и речи тех, кто жив, и кто навсегда покинул Арду.

Все книги, все свитки в главной библиотеке Твердыни Эгленн знал наперечет. Но в библиотеке Нарготронда ему бывать еще не доводилось.

Первым, что донеслось до Эгленна в библиотеке, — это резкий пронзительный голос.

— Карты Белерианда сыновьям Феанаро больше не давать! я Феанаро выдал ещё в Амане, и где она? правильно, сгорела! Как знать, может, они все такие горячие, на всех не напасёшься! Нет, нет, нет, и не просите!

Эгленн шагнул внутрь — поближе к голосам — и замер, чтобы его не услышали. Сам он, однако, слышал и видел все происходящее — своим зрением майа. Одно удивило: неужто у феанорингов нет своих карт? Или им они уже не доверяют, желают пользоваться теми, что составлял Финрод после своих путешествий?

— То есть как это — утеряно?! Отдали на Тол-Сирион?! Вы с ума сошли, я же говорил — в районы боевых действий ничего не отдавать! и что мне теперь, с Тху требовать эти книги самому?

Эгленн тихо улыбнулся. Однако и неразбериха же царит в стане феанорингов... Хотя, с другой стороны, понять их можно: уцелевшие после захвата земель Аглона нолдор не имели возможности вернуться в крепости, чтобы взять там необходимое.

С той стороны, откуда донёсся голос, послышалось хлопанье — видимо, кулаком по столу, затем приближающиеся рассерженные шаги. Библиотекарь прошагал мимо Эгленна, не вписался в поворот и тихо взвыл, схватившись за ушибленный об шкаф локоть.

— Осторожнее! — Эгленн едва не схватил его за плечо. — Так можно и в четырех стенах убиться.

Эльф обернулся.

— Можно, можно. Мне многие должники этого желают. Они, видите ли, воевать ушли, а книги мне что — Моргот вернёт? Не они писали, между прочим, и не они собирали, вот в чём беда.

— Ушли воевать — с книгами? — удивился Эгленн. — Впрочем, да, конечно...

— Нет, что ты, зачем с книгами, — библиотекарь улыбнулся во всю ширь. — Не с книгами воевать. С Морготом.

Эгленн тоже улыбнулся.

— Я понимаю, что с Морготом, я имею в виду — книги с собою забрали, не вернули, когда уходили.

— Забрали, забрали, — покивал библиотекарь. — И с концами. Нет бы вернуть перед походом, а теперь ищи-свищи. Родственникам говорил: ну поищите! Как же, никому не надо.

— Иногда находили — книги, — непонятно сказал он. Осознанно, зная, что слова его могут больно ударить. — Но мало, довольно редко...

— Кто где что находил? — тот, словно охотничий пёс, чуть не стойку сделал. — Мне говорили — под развалинами крепости на Тол-Сирионе библиотека уцелела. Ты об этом?

— Не совсем. Хотя это — тоже. У пленных нолдор находили. И у мертвых на поле боя.

Библиотекарь помолчал, закусив губу.

— Да. Надо полагать, ты об этом много чего знаешь.

— Ну, кое-что знаю, — согласился Эгленн. — Хотя я не за этим пришел. Я хотел спросить — слышал я, что кто-то из нолдор записал рассказ Финрода о его разговоре с Андрет... женщиной из Дортониона. Нету у тебя такого?

— Есть, — сказал библиотекарь и выпрямился. — И, ежели интересно, то я могу даже сказать, кто это записывал.

— Уж не ты ли сам? — удивился Эгленн. — Значит, доверяет тебе король Финрод...

Библиотекарь скромно поклонился.

— Есть такое. Он любит путешествовать, но не любит записывать об увиденном: времени нет. Вот и рассказывает мне, а у меня-то со временем совсем другие отношения.

— Я слышал про эту женщину, Андрет, и... об их встрече с Аэгнором. Жаль мне ее. Умереть от старости, так и не увидев ни разу того, кого любишь — зная, что он жив, что рядом, но никогда не придет к тебе... А ведь они могли бы быть вместе.

— Не могли, — жёстко сказал эльф. — Если ты любишь, а тебя — нет, то какая разница, рядом тот, кого любишь, или за семью морями.

— Думаешь, он — не любил ее? Я слыхал иное: что Финрод сумел убедить брата не возвращаться к ней, потому что не дело нолдор соединять жизнь со смертными, чья жизнь подобна свече на ветру.

— Может быть, и так, — нахмурился библиотекарь. — Но я тебе вот что скажу: если бы Аэгнор любил её, то никакие уговоры бы на него не подействовали. Мало ли кто что скажет.

— Может быть, и так, — вздохнув, кивнул Эгленн. — Говорят, она умерла в тот же час, когда погиб Аэгнор. А ведь будь она на Севере — могла бы остаться молодой...

— Ну, что теперь вздыхать, — сурово сказал библиотекарь. — И что-то ты уж больно Север свой расхваливаешь, как я погляжу. Ты ж от него отрёкся, значит, тебе там не по нраву пришлось.

— Относительно людей, пожалуй, по нраву, — задумчиво сказал Эгленн, — что ж хорошего, если сгорают за полсотни лет, как в светлых землях. Так выдашь мне эту запись почитать самому?

— Да какой же ценой там жизнь-то продлевается! — глаза библиотекаря стали мрачными. — Ценой той самой службы Морготу, за которую тех ребят только и стоило, что казнить. Почитать-то я выдам, это несложно...

— Благодарю, — Эгленн слегка поклонился. — Жаль, нет сейчас Финрода, не повезло мне его застать. Вот с кем хотел бы я поговорить... И в какие земли он снова убрел? Опасно в такое время одному ездить.

Библиотекарь прошагал куда-то в лабиринт шкафов, оттуда некоторое время доносились его рассуждения — видимо, размышлять вслух помогало ему в поисках. Затем наконец он вынырнул обратно со свитком в руках.

— Вот. Держи. Из зала не выносить.

— Благодарю, — снова поклонился Эгленн. — Послушай, а как твое имя? Ты давно здесь, при библиотеке?

— Я не "при", — тот даже обиделся. — Я эту библиотеку, можно сказать, создал. Из тех книг, что мы привезли из Амана. Через Хэлкараксе сам нёс.

— Прости... Я не подумал. Однако — через Хэлкараксе пронести... — во взгляде майа прочиталось уважение. — Значит, здесь есть книги, написанные еще в Пресветлом Амане? Возможно, рукой самого Феанаро... — вслух подумал Эгленн. Увидеть эти книги действительно было бы интересным: отнюдь не факт, что в Твердыне имелось все, что хранила здешняя библиотека.

— Есть, — в голосе эльфа промелькнула и законная гордость, и тоска. — И рукою Финве тоже. Запись о Великом Походе.

Глаза майа загорелись неподдельным интересом.

— Покажешь?

— А что ж не показать, — библиотекарь явно был рад тому, что кто-то так заинтересовался его сокровищами. — Только государь наш Финве писал, скажем мягко, не слишком понятным почерком. Это позже Феанаро на основе этих каракуль алфавит нормальный сделал, а уж что у его отца получалось, так за то только и остаётся, что извиняться. Те, кто пытался его рукописи разбирать, обычно сдавались на третьей странице. Финдарато дальше всех продвинулся, а их там аж двести восемьдесят четыре. Осилишь?

— А Финдарато сдался на десятой? — засмеялся Эгленн. — Не знаю, осилю ли — но попытаюсь. Показывай, не трави душу!

Библиотекарь поманил его в лабиринт шкафов, возле одного из них остановился. Здесь действительно были очень старые рукописи, — много... Сохранение при помощи чар не придало им нового вида, но уберегло от того, чтобы рассыпаться в прах. Эльф бережно вынул толстенную тетрадь с одной из верхних полок.

— Держи.

Эгленн осторожно принял тетрадь. Раскрыл.

Это была не бумага — листы тонкой ткани. Бумагу они тогда, в начале Великого Похода, еще не знали...

— Ой, — спохватился вдруг библиотекарь. — Забыл предупредить. Тут же, так сказать, "светлые чары", для сохранности, а ты тёмный майа, смотри, обожжёшься.

— Уже, — сообщил Эгленн. Пальцы действительно жгло — но, впрочем, не слишком сильно, так, как людей обжигала крапива. — Ничего. Пройдет через пару часов...

Он вгляделся в записи. Да, почерк у Государя Финве действительно оставлял желать лучшего...

"Начинаю сего дня повествование о достославном нашем Походе, вершиной коего стало прибытие наше в Благословенную Землю Аман, под сень Древ и под руку Валар, — возглашал текст. — Владыка Ороме, ведший нас, многое рассказывал нам, и речи его запали нам в души."

Дальше почерк становился неразборчивым, и было непонятно: то ли это буквы, то ли рисунки...

Библиотекарь заглянул через плечо Эгленна и коснулся пальцем страницы.

— Это карта. Мы долго ломали головы, пытаясь прочитать эти каракули, но Финдарато пришёл с картой, мы положили рядом — и точно: сошлось. Кстати, это те земли, где взяли тех двоих... убийц. Интересно, что они там искали?..

— Хотел бы я это знать, — проговорил Эгленн. — Земли не здешние, дальние. Знаешь, кто мог бы знать все это?.. Намо — ведь ему ведомы души всех мертвых. И Вайрэ, плетельщица судеб... Но они далеко. И не подскажут.

— Финдарато тоже хотел узнать, что там. Собственно... он как раз туда и направился.

Библиотекарь задумчиво прищурился.

— Похоже, ему основательно надоели сыновья Феанаро. Я его понимаю. Но какое это отношение имеет к тем двум казнённым? Это как-то связано, я чувствую. Может, ты что-то знаешь — такое, что натолкнёт меня на правильный ответ?

— Но эти-то записи вы расшифровали, как я понимаю, — заметил Эгленн. — Тут ведь явно не пять страниц — то, что можно счесть картой. А остальное?

— Дорожные заметки и записи рассказов Владыки Ороме о том, что было до Пробуждения, — сообщил библиотекарь. — И карты, карты, карты. Некоторых местностей мы не знаем, есть предположение, что это неведомые нам районы Амана.

— Ну-ка... — Эгленн перелистал страницы. — Кое-какие земли Амана мне известны, как и земли здешние, лежащие за горами.

Там была странная карта — чёрно-белая, со вполне узнаваемыми контурами земель, с реками, морем... Для того, кто видел Аман, нетрудно было узнать это, да и Белерианд тоже.

Странным было другое: области, зачерченные серым.

— Пустота... — еле слышно проговорил Эгленн.

В этом он отнюдь не был уверен. Но именно это первым пришло в голову. Пустота, некогда исказившая души уже единожды искаженных орков, сделавшая их не просто чуждыми Арде, но жестокими зверями.

Библиотекарь посмотрел на него с интересом, но интерес этот почти мгновенно сменился страхом.

Мгновение помедлив — всё-таки тёмный майа! — он крепко взял Эгленна за плечи, развернул к себе.

— Говори. Говори всё, что знаешь. А потом... потом я скажу то, что знаю и видел я.

Эгленн отстранился, снял его руки со своих плеч.

— Пустота, — повторил он. — Сила, искажающая души. Безумие. Жажду убивать. Так появились на свет орки.

Библиотекарь сощурился, — в глазах было недоверие.

— Это и всё, что ты знаешь?

— Мне интересно другое — по каким признакам Финве составлял карты этих областей... — задумчиво проговорил Эгленн. — А что еще знаешь ты?

Библиотекарь помолчал. Потёр руки. Глаза его стали печальны.

— Что ж... Мне жаль, что ты не хочешь говорить со мною. В общем, я и не верил...

Он осторожно забрал рукопись, развернулся к бесконечным коридорам шкафов.

— Да подожди ты, — Эгленн коснулся его плеча. — Пойми: слишком тема... Опасная. Я знаю об этом не так уж много. Сейчас только одно в голову приходит: если те двое наших действительно убивали, то, может... это как-то связано?

— Моргот впустил Пустоту в наш мир, — жёстко и тихо сказал эльф. — Он виновен. Он пребывал вне Арды после того, как был напуган приходом Тулкаса, и когда вернулся, то следом за ним пришла Пустота. Она, как плесень, легла на живое тело Арды. Она разъедает его. Она порой собирается в нечто огромное и разрушающее, — Унголиант, подобные ей твари... я видел их на юге Амана. Я не знаю, как можно этому противостоять.

— Он виновен, — эхом повторил Эгленн. — Да, это так. Но если бы он знал, что делать — он сделал бы. Мы бессильны тут.

— Эти двое, — медленно отчеканил эльф, — я не знаю, где они были, что с ними было, но на них — след этой... Пустоты. Как будто они запутались в липкой паутине, и на них она осталась. Вроде бы они вырвались, а паутина кое-где висит. Я чувствую это. Чувствовал всегда. И я уверен: если бы я встретил вдруг Тху или Моргота, то "запах" этой паутины я ощутил бы до головокружения, до потери способности дышать. Ты правильно сделал, что ушёл оттуда, Эгленн, потому что оттуда идёт смерть. Не та смерть, которая свойственная всем нам, — потеря тела... нет. Смерть души.

Эгленн вздохнул.

— Но выходит, что те, кто поражен этой пустотой, сами не виновны в этом. Если бы можно было уничтожить все эти следы — и чтобы вместе с ними распалась и паутина на душах. На душах орков — тоже; кто знает, может, и они бы тогда исцелились?..

Библиотекарь вздохнул.

— Знаешь, Эгленн... тебе бы поговорить с кем-то, кто был в Великом Походе, только где же их сыщешь сейчас... Долог и страшен был путь через Эндорэ в Благословенную Землю. Но я боюсь поверить в то, что исцеление от Пустоты — это только смерть. Как знать, не опасно ли для Эа то, что мы выпускаем туда заражённые людские души... Мировая плесень. Как знать. Быть может, она уничтожит и Моргота, но и Арду вместе с ним... страшно, Эгленн. Очень страшно.

— Зараженные, — повторил Эгленн. — Да, это страшно. Еще бы уметь распознавать эту зараженность. Феаноринги убивали... на них — нет ли этих следов? Может, на самом деле все мы уже безнадежно запятнаны?

Глаза эльфа мрачно блеснули.

— Мало кто умеет распознавать это. Я из этих немногих. Ты действительно хочешь, чтобы я... проверил?

— Меня? — Эгленн усмехнулся. — Я — тоже убивал. Но за это я никакую Пустоту не виню: где свои дела — там свои. Или ты о феанорингах? Но подозреваю, что их ты уже давно... Проверил.

— Да, — настойчиво сказал эльф. — Я имею в виду тебя. Кто, как не ты, сейчас для нас единственная возможность увидеть что-то от Ангамандо? Кто, как не ты несёшь на себе печать Тьмы? Кто, как не ты, сказал, что отрекаешься от зла? Откройся мне.

Эгленн медленно кивнул.

— Ну что ж... Понимаю. Я откроюсь. Но будь осторожен — я и сам не знаю, какие темные пятна может содержать моя фэа. Все же я майа.

Он опустился на ближайший стул — и откинулся на спинку, закрыв глаза.

Он почувствовал, как будто чья-то осторожная, бесконечно чуткая рука касается самой его души, — мягко, бережно, стараясь не навредить... да, главное: не навредить. Как будто этот странный эльф знал свою силу, свою мощь... которая может в любой момент из целительной превратиться в сокрушающую.

От невидимой призрачной руки исходило тепло, и становилось надёжно, уютно, как будто от зла отгораживала нерушимая стена, за которую ничто не может проникнуть...

И внезапно — удар ледяной волны.

Эльф отшатнулся, согнулся, схватился за лицо.

— Нет...

— Что ты?!

Эгленн вскочил — поддержал согнувшегося эльфа.

— Что с тобой? Что ты там увидел?

Эльф никак не мог открыть глаза, — словно видение мешало ему, застило зрение, он не мог от него отделаться...

— Там... — наконец с трудом выговорил он, — там страх... много страха... которым... которым управляешь... ты сам... наслать на других... страх...

Глаза его вдруг распахнулись, — взгляд насмерть перепуганной птицы, попавшей в силки.

— Эгленн...

Майа ничего не ответил — просто заставил его опуститься в кресло. Провел рукой по плечу, успокаивающим жестом.

— Все, все... что бы ты ни увидел — оно не здесь... оно давно, далеко... Не надо бояться, прошу тебя.

Эльф стиснул руки, — пальцы дрожали.

— Я видел... подчинение, да. От тебя хотели, чтобы ты покорился, ты сопротивлялся... Почему же, почему ты не ушёл раньше?

— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулся Эгленн. Он не убрал руку с плеча эльфа — понемногу успокаивал его. — А что же насчет Пустоты? Ты видел ее следы там, внутри?

— Нет, — покачал головой эльф. К его щекам постепенно возвращались живые краски. — Ненависть... да, это есть... но Пустота не коснулась тебя. Я буду думать... о том, как тебе удалось уцелеть, уберечься — будучи ТАМ.

Его глаза вдруг стали тревожными.

— Тебе не было больно от моего прикосновения? У меня ведь есть сила _разрушать_... я знаю, как это бывает.

— Да нет... — осторожно сказал Эгленн, искренне прислушавшись к себе, — не было. Только странно слегка. Ты давно владеешь этими умениями? Приходилось, наверное, их применять и в войне?

— Я учился у Ирмо и Эсте, — тихо сказал эльф. — Так что — да, давно... А применять... приходилось. Был один случай... после этого меня попросили уехать из владений государя Финголфина и... больше не принимать участия в войне. Я вспомнил, как вёз книги, и вот я здесь...

— Ты говоришь так, словно те воспоминания тебя ранят, — заметил Эгленн. — Что это был за случай, если не секрет?

— Это ни для кого здесь не секрет, — вздохнул эльф. — Был случай... я увидел, как один из наших мстил пленному, человеку. Я испугался, — почувствовал... И потом попытался ему помочь.

Он невольно вздрогнул.

— После того, как я проник к его фэа, от него не осталось ничего. Понимаешь — ничего. Пустые мёртвые глаза. Страшно...

— Ты о... об эльфе? — Эгленн нахмурился. — Слушай, но ведь так не бывает — "ничего не осталось". Пустота искажает, но ей не под силу уничтожить душу вообще. А что стало с тем человеком? Он выжил? нет?

— Я не знаю, что было дальше с тем эльда, — у библиотекаря ссутулились плечи. — А человек... По счастью, он умер. Вскоре. Я был рад этому.

— По счастью, и ты был рад? Что же с ним было, что ты радовался смерти?..

Эльф поднял на Эгленна глаза, — во взгляде была стена. Он отчаянно пытался не выпустить жуткие воспоминания из той темницы памяти, куда он загонял их.

— Я не хочу говорить об этом. Прости. Потом... Сейчас ты пришёл к нам, я не думаю, что ты сильно обольщаешься на наш счёт, но я боюсь... после такого ты не сможешь жить среди нас. Я вот не смог... рядом с теми. Я и возможности уйти был рад. Не смог.

— Думаешь, я не могу представить, о чем ты говоришь? Или не слыхал о подобном? Или буду вечно жить с шорами на глазах? — Эгленн вздохнул, перевел взгляд на стеллаж, заполненный рядами книг в кожаных переплетах. — Тьма — не в одеждах. Так что они устроили с тем человеком?..

— Нет, — лицо эльфа окаменело. — Может, ты и видел, и слышал, и для тебя и не было бы так жутко — узнать, но для меня — нет. Извини. Мне, знаешь ли, сегодня ещё предстоит просто жить... встречаться с эльдар, что-то делать...

Он встал.

— А насчёт этих серых областей Арды... Хотел бы я просто увидеть их. Почувствовать. Подумать. Эх... орлов Манве же не допросишься, чтобы показали с птичьего полёта...

— У "темных" есть крылатые твари, на которых можно быстро добраться в любое место. А ты не боишься, кстати, что вот так "чувствовать" — может быть опасным? Ты что — хотел бы сам отправиться туда?

— Когда-то боялся, — эльф усмехнулся. — Когда давным-давно впервые обнаружил это в себе и понял, что именно я умею ощущать. Много думал... пытался разобраться, что это, откуда. Потому и пошёл к Феантури, — был напуган настолько, что решил: это болезнь...

— И что сказали они? — осторожно спросил Эгленн.

— А ты сам... не чувствуешь? — горько спросил эльф. — Ты же видел орков. Эта Пустота — во мне. Так же, как и в них. Но она как... как будто...

Он мучительно прищёлкнул пальцами, пытаясь найти нужное слово.

— Знаешь, как бывает... Жемчужина — это же болезнь раковины, это чужеродное тело, мёртвое, попавшее внутрь живого, и живое его пытается... чем-то обволочь, чтобы не было так... так больно, чтобы не мешало... или чтобы мешало как можно меньше. Так и со мной... Но когда рядом Пустота, я как бы... "отвечаю", что ли...

Эгленн посмотрел на него со странным выражением.

— Что — неужели тебе хочется убивать? Ты чувствуешь наслаждение, видя чужие страдания?

— Я... я боюсь сорваться в это. Я знаю, что способен на такое, и каждый раз... каждый раз — страшно. Вдруг меня не хватит, чтобы удержаться.

— Это не Пустота.

Эгленн помолчал. Добавил:

— Во всяком случае, я так думаю. Это — не Пустота, это просто двойственность любой души. Она живет в каждом. И темная сторона души начинает подниматься, когда нам трудно.

— Ты странно говоришь. Ирмо сказал: жажда разрушать — это и есть Пустота. Вопрос лишь в том, насколько ты сумеешь её обуздать. Вам, похоже, говорили иначе — для того, чтобы направить разрушительную силу в русло, необходимое Морготу. Я не удивлён...

— Ну, можно и так оценить, что жажда разрушать и есть пустота, это верно, — согласился Эгленн. — Слушай, а ты давно уже живешь в Нарготронде? Не выходил за его пределы?

— Давно... То, что случилось, — было во время Долгого мира. Так что уже... да, пожалуй, почти двести лет. Прячусь.

Он улыбнулся чуть скованно.

— От самого себя? — Эгленн тоже улыбнулся.

— Ну, может, и от себя, — признался эльф. — Знаешь, вот чего я действительно хотел бы... Я хотел бы выручить библиотеку с Тол-Сириона. Но не с Тху же её спрашивать, в самом деле...

Майа покачал головой, улыбаясь странно — чему-то своему.

— Трудное дело, Остров — сам понимаешь. Но она цела, библиотека, это я точно знаю. Только место сменили — в другой зал переместили, ниже... да и некогда им там особо книги читать.

— Ты не обращай внимания на мои слова, — вдруг забеспокоился эльф. — Мало ли что... захочешь помочь, сунешься, а там тебя за измену твои бывшие убьют. Не стоит.

— Ну, меня убить не так-то просто. Кстати — я ведь тоже могу летать... хоть и не орел Манве. Для меня все эти области, — он указал на стеллаж, куда нолдо убрал карты, — не так уж недоступны. Несколько часов полета. Вместе с кем-то — чуть побольше. Только вот не отпустят ваши меня отсюда, подозреваю. Скажут — обмануть хочет, сбежать к хозяину...

— Не знаю, — нолдо пожал плечами. — Может, со мной и отпустят... они же знают, на что я способен. Меня, честно сказать, даже валинорские майар избегали... не все, конечно... Один очень сильно избегал.

— Его случайно звали не Курумо? — Эгленн усмехнулся.

— Да... — эльф вздрогнул. — У него как раз... мёртвые глаза.

— Вот потому и избегал, — непонятно сказал Эгленн. — Послушай. Что ты задумал насчет библиотеки на Тол-Сирионе? Как ты думаешь ее оттуда вызволять?

— Ну, я думал, — эльф оживился. — Но это сложно, так сложно... Надо, чтобы внутри был кто-то свой, чтобы по тайным ходам кто-то вынес к берегу книги, чтобы на берегу у выхода из потайного хода ждал кто-то с лодкой... Сложно. Слишком сложно. Потому что почти невозможно, чтобы нас не заметили.

— Только если мне попробовать, — кивнул. — Они там пока не знают, что со мной, где я был все это время. Не поймут.

— Ты уверен? — в глазах эльфа зажглась тревога. — Но ваши же... Ты не сможешь скрыть свои мысли, своё отречение... Они поймут. Они раскроют тебя. Я боюсь за тебя, не надо, жизнь дороже книг...

— Это сумел бы опознать только Гортхауэр... Тху, как вы его называете. Или Тхурингветиль. Они отнюдь не всегда там постоянно. А гарнизон Острова состоит в основном из людей, они не сумеют ничего заподозрить.

— Это рискованно, — медленно сказал эльф. — Как узнать, там ли они? как узнать, когда они вернутся? а если застанут?

— Ты, верно, думаешь, что я самоубийца, — с иронией сказал Эгленн. — Отнюдь... Значит, так.

Он прикрыл глаза и некоторое время просто сидел, размышляя.

— Там или не там — это я опознаю. Я же майа, как и они — чувствую. Надолго ли они отлучаются, я тоже знаю в общих чертах, если, конечно, ничто внезапно не изменится, но это уже доля риска — придется. Если застанут... — он открыл глаза и испытывающе посмотрел на эльфа. — Вероятность удрать остается. Хотя лучше до этого не доводить.

— Ну что ж, — библиотекарь решительно встал, улыбнулся. — Надо сказать лорду Глорфиндейлу, он же взял обязательство не спускать с тебя глаз... Возможно, он пойдёт тоже. Да, прости, я ж так и не представился за всё это время...

Он церемонно поклонился.

— Моё имя Румил.

— Румил? — в глазах Эгленна зажглось изумление. — Так это ты — создатель рун? Но я всегда считал, что ты остался в Валиноре!

— Ну, я как-то не жаждал особой славы, — усмехнулся Румил. — Кто знает, тот знает, а трезвонить на всё Эндорэ, что я здесь, я как-то не вижу ни смысла, ни пользы. Ну так как, идём искать Глорфиндейла?

Эгленн поднялся и шагнул к двери.

— Идем, не вижу смысла особо ждать.

В покои Глорфиндейла они возвратились уже через несколько минут — не так далеко они находились от библиотеки. Эгленн заглянул внутрь первым. И, когда нолдо поднялся им навстречу — Эгленн оглянулся на Румила, и сказал:

— Лорд, у нас есть одна задумка... Думаю, Румил сам расскажет ее тебе.

Глорфиндейл выслушал Румила с каменным лицом.

Повернулся к Эгленну.

— Два слова наедине, — попросил он. — Румил?

Тот мгновенно исчез.

Глорфиндейл усмехнулся.

— Всё-таки решил уйти?

— Он хочет вернуть библиотеку. Книги те и вправду оказались потеряны для вас — вы же не признаете копий... я помогу ему вытащить их. Почему нет?..

— Версия красивая, — согласился Глорфиндейл. — Но пойми вот что. Я не знаю, сколько времени вас не будет, но что всё это время все будут считать, что ты обманул всех и сбежал к Морготу, — это я знаю точно. И обвинение в излишнем доверии к врагу падёт на меня. Я воин, и я помню Альквалондэ... и мне не хочется проливать кровь своих собратьев, даже защищаясь. Я не смогу удержать тебя, даже если очень захочу, и поэтому — просто скажи мне. Ты вернёшься?

— Да. Я вернусь. И потом... Что — слова Румила ничего не значат для остальных? Мы же уйдем вместе, для дела.

Глорфиндейл долго смотрел ему в глаза — пристальный взгляд, не спрашивающий, не прощающийся... просто — тишина.

Поверить.

Шагнуть через пропасть.

Перестать считать — чем-то "своим". Не пленником, нет, какой из него пленник, но...

Отпустить.

Он резко отвернулся.

— Идите. Нет, постой. Я выведу вас за пределы города.

— Спасибо, — Эгленн кивнул. — Надеюсь, все будет хорошо... мы вернемся. И вернем библиотеку.

Глорфиндейл молча пошёл вперёд. Гондолин тоже был потаённым городом, но в пещерах ему было тесно и душно, хотелось наверх, на воздух, на простор... И почему-то очень щемило душу.

У выхода — это был один из множества незаметных выходов — брезжил дневной свет. Там, снаружи, колыхались пахучие травы, гулял ветер, и солнечные лучи ласково касались листвы, просвечивали сквозь них, отчего зелень превращалась в настоящие драгоценности...

— Идите.

— До встречи, Глорфиндейл.

Эгленн подождал, пока Румил выйдет тоже — и пошел вперед меж деревьев, отстраняя нависающие сверху ветки.

Шум Сириона слышен был издалека. Неумолчный шум воды, бьющейся бесконечно о каменистые берега, о каменные стены укреплений Острова — некогда светлого, теперь — окутанного тьмой. На крепости лежало черное, медленно клубящееся облако, нагоняя жуть на тех, кто осмеливался поднять взгляд к ее стенам.

Из каменистой расселины, где прятались Эгленн и Румил, вид открывался во всей красе. Только смотреть на Остров не хотелось: казалось, стоит взглянуть — и темная воля распознает тебя, прижмет, как насекомое, растопчет...

— Там теперь нет моста, — едва слышно прошептал Эгленн. — Крылатые кони, драконы. Попасть можно только по воздуху. Или — есть ход под Сирионом, ведущий прямо в крепость.

— Под Сирионом, разумеется, — кивнул Румил. — А ты можешь... ну, как бы вперёд смотреть — чтобы нам заранее знать, есть ли там кто?

— Да, я их чувствую... Гортхауэра нет сейчас на Острове, он в Ангамандо, больше ему сейчас быть негде. Думаю, до завтрашнего утра он не вернется. Тхурингветиль, скорее всего, либо в Дортонионе, либо в одном из фортов ближе к западу... обычно она возвращается тоже под утро — предпочитает летать по ночам. Если мы сейчас проникнем через ход на Остров, то есть шансы все закончить до их возвращения.

— Пошли, пошли, — заторопился Румил. — Времени в обрез, а таскать там ужас сколько.

— Не торопись, — осадил его Эгленн. — Без суеты... Идем. Вход тут не так далеко, я именно к нему тебя и вел.

Подземный ход оказался замаскирован так, что без знания о нем можно было бы смотреть в упор — и ничего не заподозрить. Заросшие кустарником скальные обломки в очередной расселине, несколько камней покрупнее... Ничего похожего на вход.

Эгленн провел рукой над камнями — и один из них вдруг задрожал и словно бы потерял цельность, рассыпался в воздухе, открывая узкий лаз — такой, что в него едва ли мог протиснуться один человек.

— Давай, — тихо велел Эгленн. — Там внутри шире, я следом. Спускайся — и жди меня, я вторым.

Румил скользнул внутрь. Мимоходом удивился: надо же, ничего себе маскировка, красиво... Красиво.

Внутри была темнота, только наверху светилась дневным светом щель, ведущая на воздух. Что-то коснулось лица — древесные корни, тут же понял Румил...

Эгленн протиснулся следом, спрыгнул вниз. Кусочек света вверху вдруг исчез, словно его и не было — и настала полная темнота. Только запах мокрой земли...

Прикосновение руки. Потом в воздухе засветился маленький комочек света, освещающий путь. Узкий ход уходил вниз.

— Теперь давай за мной, — прошептал Эгленн. — Этот путь идет под Сирионом.

Румил кивнул, секунду помедлил... и коротко сжал руку Эгленна. Зашагал следом.

Сначала всё было спокойно, — долгий путь сквозь тишину, только свет впереди, в руке майа, и лучи пронизывают его волосы...

Только шум шагов, — да что там, какой шум, это только он сам знает, что ступает на землю...

И вдруг — там, в глубине души... как будто провал. Как будто разверзлась бездна.

То самое, засасывающее, жуткое ощущение близкой пропасти.

Он не успел ничего сказать, даже позвать, — в глазах помутилось, показалось, что узкий лаз затопила серая мгла и обрушилась на них обоих немыслимой тяжестью. Тут же Румил ощутил, что его подхватили сильные руки, что-то произошло — но серость отступила, хотя и не исчезла полностью. Они не остановились — кажется, Эгленн нес его на руках — вперед... Румил не видел ничего.

Потом — отпустило. Он снова понял, что они в том же лазу, он сам сидит на земле, но они уже выше к поверхности земли — снова были корни... Только осталась дрожь во всем теле. Эгленн опустился на землю, переводя дух.

— Эгленн, — прошептал Румил еле слышно. — Это оно... за тобой. Моргот. Потому что ты ушёл... Они почуяли, я именно этого и боялся...

— Это не Моргот, — тихо ответил Эгленн. — Там другое. Это та самая дрянь... Да. Странно...

Он посмотрел назад, в темноту, откуда они пришли.

— Этого там больше нет. Оно как серая тварь, объявилось и исчезло. Я _это_ отогнал, оно само — как будто трусливое, боится силы. Ладно... Надо идти дальше, лучше здесь не стоять на одном месте, а то и вправду почуют. Ты как, в состоянии?

— Надо попробовать, — Румил поднялся, пошатнулся, схватился за руки Эгленна. — Я боюсь... _это_ на тебя наслал Моргот. Оно вернётся. Оно... я чувствую. Оно хочет есть... как Унголиант. Но оно... не такое. Не воплощённое. Точнее, воплощённое, но... меньше. Как призрак, или... трудно объяснить, чувствовать — проще. Почему, почему ты уверен, что это — не Моргот? Ты ведь видел его, ты знаешь, скажи мне!

Он, задыхаясь, прислонился к стене.

— Оно вернётся...

— Легко сказать — скажи, — пробормотал Эгленн. — Это не опишешь словами, Румил. Но если бы они нас засекли, мы бы уже здесь не стояли, поверь... Ладно.

Он поддержал Румила, и они вместе пошли вперед — Эгленн придерживал его, помогая не упасть.

На другой стороне хода оказалась полноценная дверь, массивная, окованная железом. Румил даже не понял, что именно сделал с нею Эгленн — но она вдруг отворилась, открывая проход тоже в темноту, но уже наполненную другими запахами.

— Это подвальные помещения... раньше этого хода не было, — пояснил Эгленн.

Румил вдруг снова замер.

— Оно... Оно идёт следом. Следит. Смотрит тысячей глаз из темноты. Просто стоит...

Он шарахнулся в сторону, обернулся, глядя с ужасом куда-то в пространство. Серая пелена снова сгустилась, Румил схватил Эгленна за руки, дёрнул в сторону — туда, за дверь.

— Беги, — хрипло выдохнул он. — Я попробую задержать. Я... умею.

— Вместе, — в голосе Эгленна прорезалась непререкаемая категоричность — впервые. — Не будь безумцем, ты один не справишься с _этим_.

В реальности не было видно ничего, кроме странной серой дымки, повисшей в воздухе, как мелкая взвесь, — она стремилась сгуститься. Ничего не происходило, только становилось всё явственней ощущение давящей, затягивающей силы, которая медленно, но верно охватывает, чтобы отнять у души огонь жизни, только бешеная ярость ответного сопротивления могла заставить _это_ отступить... и тут же страх окутывал неодолимой волной: всё уходило, ничего не оставалось, кроме этой жажды разрушить, и — не нарочно ли создаётся эта жажда, не провоцируется ли...

Отстранив, почти отбросив Румила, Эгленн шагнул вперед, едва не коснувшись серой дымки. Что-то вроде золотистой взвеси потекло от его рук, сливаясь с серостью; на миг все вспыхнуло ярким светом — и тут же Румил ощутил, как пустота наползает вновь, еще сильнее, еще настойчивей, уверенней и быстрее, а Эгленн пошатнулся, как будто под сильным ударом, и был только один путь отступления — бежать прочь, ведь не оставаться же здесь, где — ЭТО, оно ведь не везде, чувствовалось — сбежать пока можно...

— Бежим, — выдохнул Эгленн. — Я не знаю, что это, наверное, Пустота, никогда такого не видел... наверх она не пройдет, там иная сила. Бежим!

И он первым бросился к витой лестнице, уходившей на следующий ярус.

Румил, едва понимая, что надо делать, рванулся следом, споткнулся, чуть не упал... вдруг понял, — Эгленну дорого далась эта защита, долго ли он ещё продержится... И, захлопнув дверь, остановился, зашептал заклятья — дереву, металлу: свяжись воедино, стань неприступной стеной, закройся, замри, пусть ничто не поколеблет тебя...

А потом, пошатываясь от навалившейся усталости и потери сил, стиснул зубы и зашагал следом за Эгленном, — наверх.

Через три яруса — причем на поверхность они так и не поднялись, видимо, ход выводил в очень глубокие помещения — Эгленн остановился. Они были в узком темном коридоре, уходившем за поворот.

— Значит, так, — проговорил он. — Обратным путем возвращаться нельзя, иначе мы снова напоремся на ЭТО, чем бы оно ни было. Остается только — по воздуху. Я-то это могу, придется и тебя переносить. И книги. Над самой водой, чтобы не заметили, тут есть одно место, где это реально. Сейчас мы уже близко к основным ярусам... я наложу на тебя чары облика, иначе тебя опознает первый же встречный, а люди или орки встретиться нам вполне могут. Будешь — словно ты человек, но из этих, с Севера.

Румил вздохнул.

— Действуй. Только чары чарами, а всё равно дело это ненадёжное, не верю я, чтобы я мог долго кого-то обмануть. Разве что только на взгляд.

— Не придется. Нет здесь тех, кто мог бы распознать... Сейчас.

Эгленн постоял, сосредотачиваясь. Потом протянул руку к Румилу. Закрыл глаза.

Нолдо почти ничего не ощутил — только увидел вдруг, что падающие на плечи светлые пряди волос стали темными, и изменилась одежда — тоже стала черной, похожей на форму, которую носили прислужники Тьмы.

— А теперь идем. Нам еще два яруса вверх, а там уже близко. Если встретится кто-то — просто ничего не говори, здесь не принято задавать майар лишних вопросов.

И Эгленн вновь начал подниматься по витой лестнице.

Румил пошёл следом. Где здесь была библиотека, он знал, — сам не бывал, но ему рассказывали. Но, как сказал Эгленн, её перенесли... зачем? От одной мысли о том, что руки врагов прикасались к книгам, сердце больно сжалось. Хорошо, хоть не сожгли...

Зачем библиотеку перенесли — догадаться было несложно. Видимо, помещение понадобилось для каких-то других нужд...

По пути им пару раз встретились люди, все — в одинаковой черной одежде, все с бледными спокойными лицами... но никто никак не отреагировал на их появление. Они даже словно и не замечали их с Эгленном, просто шли мимо, как будто так нужно, и все.

И вот, наконец — свет. Открытые галереи, еще хранящие следы того, что было здесь когда-то — эльфийской крепости...

— Здесь, — сказал Эгленн, останавливаясь перед высокой дверью. Толкнул ее. — Входи. Только тихо.

Румил, оглянувшись, нырнул туда, за дверь. Промелькнула отчаянная мысль: да сколько же мы здесь провозимся-то, там же, помнится, много книг, и какие фолианты... Шёл, оглядывая стеллажи: да, похоже, всё переставили, непонятно, что и как... плохо. Очень плохо.

— Здесь не только ваши книги, здесь много нашего, — вполголоса проговорил Эгленн, — не до них сейчас, времени мало... Ваши, те, что были до падения Острова — вот тут, — он указал на один из стеллажей в углу: действительно, по корешкам судя, эти книги отличались от всех прочих — корешки кожаных переплетов были яркими, с геометрическими хитросплетениями разноцветных узоров — излюбленный стиль оформления для многих эльфийских фолиантов. — Давай так. Тут мне одному за раз не унести, а вдвоем справимся... я прихватил мешки, чтобы сложить книги, — он достал откуда-то, должно быть, тоже раньше скрывал чарами — два холщовых мешка. — Главное, чтобы по дороге никто не заинтересовался, куда это мы и зачем все это тащим.

Румил только кивнул, — бросился складывать. Руки дрожали: и от волнения, и от пережитого ужаса, который всё ещё не отпускал, словно стоял за спиной и ждал, когда ускользнувшие жертвы снова окажутся в его досягаемости...

Они укладывали книги. Эгленн подавал их Румилу, тот складывал на дно мешков — сначала своего, потом другого. Стеллаж потихоньку пустел, и когда оставалась всего одна полка, от двери вдруг раздался удивленный женский голос:

— Эгленн? Что вы делаете?!

Румил тихо ахнул, прижал мешок к груди. Прятаться было поздно, бежать — некуда. Только бы они не догадались, что он отрёкся от Моргота, но нет: он чувствовал, что перед ним майа, и значит — Эгленна убьют. Развоплотят, или, может, что похуже, — скормят той самой серой жути, которую они наслали на несчастную Арду...

Перед ними стояла женщина — на вид похожая на эльфийку, но облик ее не оставлял сомнений: это была майа, та самая майа, Тхурингветиль, которая не должна была возвращаться раньше утра. Облик ее "плыл" — видимо, она только что прилетела и еще не успела сменить его. Румил раньше никогда не видел такого. На голове у женщины было что-то вроде огромного резного гребня, формой напоминающего раскинутые крылья; прямо у эльфа на глазах гребень рассыпался по плечам длинными волосами. Облегающая черная чешуя превратилась в длинное, до пола, изящное платье, уменьшился рост... и вот уже перед Румилом стояла красивая эльфийка — вылитая нолдэ, Румил не опознал бы в ней черную тварь — если бы не видел только что ее преображения.

Эгленн медленно повернулся к ней. Ничего не говоря. Только скрестились взгляды.

Потом женщина сложила руки на груди.

— Вот, значит, как, — проговорила она со странным выражением. — Ну что ж... Я предпочту поговорить с этим эльфом. Может быть, он ответит — что делает здесь?

Румил очень глубоко вздохнул. И как всё это рассказать? Есть ли у Эгленна надежда — хоть крохотная? И не разрушит ли он эту надежду своим ответом? а если молчать... если она будет ломать аванирэ — ей ничего не достанется, только осколки души, и... и тогда долгий путь будет окончен.

— Я ничего не скажу тебе, тёмная майа.

Она отстранила его — небрежно, словно щенка — и присела у мешка со сложенными книгами. Достала одну.

— Хотели забрать книги Ородрета? Интересная затея. А ты, значит, ему помогаешь... — она подняла взгляд на Эгленна.

— Он просто хотел вновь обрести эти книги, — негромко проговорил Эгленн. — Он даже не воин.

— Как твое имя... эльф? — она поднялась, и в тот же момент чары облика спали с Румила.

— Румил, — неохотно отозвался тот и снова замолчал. Внутри всё кипело. Теперь всё. Теперь не отдадут. Только бы не выдать Эгленна случайным неосторожным словом...

— Румил? — майа, так же, как и Эгленн некогда, явно удивилась. — Вот как... Интересный гость. С тобой, Эгленн, мы поговорим позже.

Она оглянулась — и в дверях вдруг появились, и шагнули к Эгленну, двое рослых орков, в которых Румил почти сразу опознал — не просто орки, что-то вроде орков-полумайар, судя по их виду и ощущению силы. Тот прищурился, сжал губы... а потом, ни слова не говоря, вышел из комнаты в сопровождении орков.

Румил молча проводил их взглядом. Вот и всё. Ведь говорил же... а он не слушал. Сказал — "я не самоубийца". Похоже, он переоценил свои возможности... Ох, нет. Виноват тот, кто позволил ему пойти сюда, на верную гибель. То есть...

Он вскинул голову.

— Что теперь?

Она опустилась в стоящее рядом кресло.

— Садись, — указала на соседнее. — Не говори — "я предпочитаю стоять". Не люблю бессмысленных поз.

Румил пожал плечами. Какая разница. Обстановка осталась тут прежней, — то ли не захотели менять на своё, то ли захотели поглумиться вот так...

Сел.

— Я слушаю тебя, тёмная майа.

— Значит, хотел освободить захваченную библиотеку, — задумчиво проговорила она с легкой иронией. — И не страшно было — явиться в оплот Тьмы?

— Какое тебе дело, страшно мне было или нет? — тихо спросил Румил. — Проверяешь, насколько мы вас боимся?

— Не вы, а именно ты, — с легкой улыбкой ответила майа. — Думаю, что с тобою делать дальше. Не кто-нибудь — именитый гость. Недолжно отпускать такого без беседы.

— Отпускать? — Румил усмехнулся. — Куда именно?

— Ну, откуда ты явился, — она небрежно махнула рукой. — Из Нарготронда, как я понимаю? Впрочем, пожалуй, пока это преждевременно. Раз уж ты забрел на наш огонек — думаю, Мелькор будет рад увидеться с тобою.

Румил прикрыл глаза. Вот уж чего бы вовсе не хотелось... Но раз выпал шанс...

— Не могу сказать, что тоже был бы рад, — сказал он холодно. — Однако раз уж так сложилось, то я хотел бы задать ему несколько вопросов.

— Каких же, если не секрет? — прищурилась майа.

— Видишь ли, — вежливо произнёс Румил. — Если я сказал, что вопросы к нему, значит, они именно к нему, а не к тебе, так что не обессудь.

Она засмеялась — как будто серебристые колокольчики зазвенели.

— А ты и вправду смел. Ну что же — согласишься отправиться в Ангбанд, как вы называете Твердыню, прямо сейчас?

Румил коротко взглянул на неё.

— Соглашусь. Но после того, как ты ответишь мне на один вопрос, который предназначен именно тебе.

— Задавай, — кивнула она.

Румил помолчал, пытаясь сообразить, как правильно следует спросить. Наконец тряхнул головой.

— Эгленн. Что будет с ним?

— Это решит Мелькор, — ответила Тхурингветиль. — Что-то еще?

— Нет.

Румил внезапно обнаружил, что в ожидании ответа тёмной майа крепко стиснул подлокотник кресла.

— Я готов, — просто сказал он. — Впрочем, это неправда. К такому повороту готовым не будешь никогда.

— Ладно, — она вдруг сбросила маску своей веселости, стала спокойной и серьезной. — Идем.

Румил встал. Мелькнула мысль: Глорфиндейл ведь отпустил Эгленна под честное слово, что тот вернётся... теперь получится, что слово Эгленн нарушил, хотя на самом деле это не так, только кто ж теперь поверит. Решат, что тёмный майа сбежал к своему хозяину... а что его здесь казнят, в Нарготронде и не узнают.

Он скривился. Как же всё омерзительно...

Площадка на вершине крепости была открыта всем ветрам — тоже нововведение, раньше здесь такого не было, Румил знал это по чужим рассказам. Майа явно не смущалась тем, что ее преображения могут быть пугающими: стремительно "потекло" тело, и вот уже вместо женщины рядом с Румилом стоит огромная тварь, похожая одновременно на человека и на дракона, с распахнутыми крыльями, а в руках у твари — что-то вроде конской сбруи мз множества ремней... в первое мгновение Румил не понял, потом сообразил, что это непонятное нечто майа собирается надеть на него.

Он невольно шагнул назад, но взял себя в руки. Смотрел, прищурившись: ветер трепал волосы, бил в лицо.

— Это ещё что такое?

— А ты думаешь, я буду нести тебя всю дорогу в руках? — усмехнулась она. — Стой смирно. Я надену сама. Не бойся: ты не будешь помнить полета, он слишком долгий.

Румил поморщился.

— Мне гораздо больше не нравится то, что ты собираешься лезть в мою память.

— Просто будешь спать...

Она надвинулась вплотную — и не успел Румил опомниться, как она коснулась его лба пальцем со стальным когтем — и мир вокруг померк.

Потрескивание огня в камине. Это было первое, что он услышал, когда сознание начало выплывать из темноты.

Чужие запахи. Странные, незнакомые... едва заметные, но все же.

Потом он понял, что лежит в глубоком кресле, стоявшем перед камином. Огонь весело плясал за узорной решеткой.

В первые мгновения он ещё не помнил, что произошло, — просто тишина, живое пламя среди полумрака...

А потом — толчком — сразу вспомнилось всё.

Он резко сел, выпрямился.

Ангамандо.

И первая мысль: Эгленн. Жив ли он ещё?..

— Не стоит так волноваться сразу, Румил, — раздался голос.

Румил узнал его — еще тогда, давно, в Валиноре, он слышал, как Мелькор разговаривает с другими. С той поры голос его изменился, стал более хриплым.

Он обернулся.

Мелькор изменился. Лицо его было бледным, почти белым, его рассекали три незаживших шрама — в них местами виднелась кровь. На удивление — ничего, похожего на корону. Простая черная одежда, такая же, как на тех воинах, что Румил видел на Острове.

Он сидел за столом, уставленным зажженными свечами. Два высоких серебряных кубка, кувшин...

Взгляд — усталый, тяжелый.

— Стоит, — возразил Румил. — У меня, знаешь ли, есть дурная привычка беспокоиться за тех, кого я повёл за собой.

Он резко замолчал. Разговорился, туда же. Ещё одно слово, и...

Вздохнул.

— У меня к тебе два вопроса.

— Я слушаю, — Мелькор прикрыл глаза.

— Первый вопрос, — отчеканил Румил. — Что с Эгленном сейчас, и что с ним будет дальше?

— Он жив, — во взгляде Мелькора промелькнул какой-то странный огонек. — Будет жив. Остальное — я решу позже. Что второе?

— Пустота, которую ты впустил в мир. Которая пожирает мир. Ты не сможешь удерживать её вечно, направлять, как ты делаешь это сейчас, — и рано или поздно она пожрёт Арду целиком.

— Так в чем же твой вопрос? — повторил Мелькор. Голос его оставался спокойным.

— Я хочу спросить о том, что ты собираешься делать.

— Ты уже убедил себя в том, что знаешь о моих намерениях, и настоящих, и прошлых, и будущих. Зачем тебе мои ответы? Ты все равно их не услышишь.

Румил пожал плечами.

— Когда я задаю вопросы, то это означает, что я собираюсь выслушать ответ, — подчёркнуто-вежливо сказал он. — Ты не первый Вала, с кем я разговариваю, и до сих пор никто из твоих братьев и сестёр не пенял мне на то, что я не умею слушать. Если ты убеждён в обратном, — что ж, это твоё дело, ты можешь не отвечать мне. В таком случае, следует оставить мой второй вопрос без ответа и перейти к твоим вопросам ко мне.

— Я не впускал в мир Пустоту, Румил. Это произошло без моей воли и моего желания. И меня не меньше твоего беспокоит то, что сейчас происходит в мире. Я буду пытаться сделать все, чтобы изгнать Пустоту из Арды.

Румил явно подумал о чём-то своём, но оставил это при себе.

— Твои балроги сражались с Унголиант, но смогли лишь прогнать её, — сказал он. — Она жива, и детёныши её расползлись по земле, одного из них я видел по дороге на Тол-Сирион. Это значит, что способов справиться с этими... скажем так, существами у тебя нет. Я прав?

— Будем искать, — ответил Мелькор. — Уничтожить Пустоту невозможно, выдворить прочь — вполне. Но сейчас она вновь расползается по лику Арды... мы не знаем причин, и мне не нравится происходящее.

Румил помолчал.

— Я много думал обо всём этом, — наконец сказал он. — Не только потому, что я свидетель.

Мелькор улыбнулся — в шрамах проступили капельки крови.

— И что же надумал?

Снова повисла тишина.

— Я говорил это ещё в Валиноре. Ирмо и Эсте. Соединённой силой всех Валар можно было бы закрыть Пустоте путь в Арду. Но это невозможно. Поэтому — ты будешь здесь один смотреть, как Пустота пожирает мир и рано или поздно доберётся до тебя. А они — уцелеют под защитой валинорских укреплений. Хотя ты увёл только одну Унголиант... остальные подобные ей существа остались там.

Голос его был очень ровным.

— Я думаю, мы обречены.

— Мы — или вы? — Мелькор смотрел на Румила, не отводя взгляд.

— Что ты имеешь в виду? Я не понимаю вопроса.

— Ты ведь считаешь, что я собираюсь поставить Пустоту себе на службу, и направлять ее против вас, эльдар,и против своих врагов. Разве не так?

— Я сказал ровно то, что хотел сказать, — пожал плечами Румил. — Ты не читаешь моих мыслей, но всё время пытаешься доказать мне своё превосходство: показать, будто ты знаешь, что я думаю, что ты видишь меня насквозь. Что ж... Могу лишь сказать, что это не самый лучший способ разговаривать с теми, кто с тобой не согласен.

— Прости, — Мелькор предостерегающе поднял руку. — Дело не в превосходстве, просто я слишком привык к тому, что эльдар именно так думают обо мне, да и вправду слышится это в твоих чувствах. Так вот... Пустота опасна. Но она всегда существовала в изнанке нашего мира. То, что вы называете магией сотворения, всегда связано с силами, близкими к ней. Это трудно объяснить... но если ты и вправду хочешь понять — я попробую.

— Попробуй, — кивнул Румил. — Валар показывали мне то, что они видели. Твоего вИдения произошедшего я не знаю. Мне интересно увидеть, сравнить и подумать.

Он не добавил — если после того, как ты мне ЭТО покажешь, от меня что-то останется...

— Я не буду показывать. Я расскажу словами, — заметив, как Румил нахмурился, Мелькор пояснил: — Я не читаю твои мысли. Просто этот страх написан на твоем лице... чтобы его прочитать, достаточно опыта.

Он помолчал некоторое время. Две свечи на столе догорели и погасли, оставив после себя застывающий восковой водопад на темном камне столешницы.

— Ничто не возникает из ничего — это закон. Ты задумывался когда-нибудь, как именно валар создают свои творения? Какую силу используют, когда из ниоткуда является новое, доселе не бывшее в мире? В чем сущность фразы "Эа — да будет" — как сказано в твоем "Айнулиндале"?

— Я не знаю, — признался Румил. — Я никогда не ощущал подобного. Может быть, кому-то из майар не надо было бы объяснять, но я, не прочувствовав этого на собственном опыте, могу лишь догадываться.

— Эа, пространство вне Арды — не просто пустая бесконечность. Оно лишь кажется ею; на самом деле мы ощущаем лишь поверхность того, чем оно является.

Мелькор допил вино, поднял кубок — и повернул его к Румилу основанием, так, что стал виден лишь круг — основание ножки кубка.

— Что ты видишь перед собою? Просто круг, не так ли? Представь, что у тебя нет возможности видеть предмет иначе, чем с этой позиции. Тебе будет невдомек, что на самом деле круг — это кубок или чаша, — он поставил кубок на стол. — Так вот... Эа — та же суть, но не в пример сложнее. Мы можем воспринимать пространство только с одной "стороны", этим его суть не исчерпывается. Мы знаем — вернее, знают те, кто задавался этим вопросом — что у мира есть "изнанка". Другой мир... мир-зазеркалье, где правая рука — левая, где плюс — минус; он везде — и нигде, здесь, вокруг нас, в нас самих, в наших телах, в огне свечей, в плеске морских волн, в воздухе, которым мы дышим. Этот мир не враждебен нам — он просто иной. В норме — он закрыт от нас, мы сосуществуем, но не воспринимаем его. Но когда было ЭТО... "Эа!" — ткань мироздания раскрывалась, чтобы взять оттуда силу для творения. Так Гортхауэр создавал Твердыню, где мы находимся, так Валар создавали Столпы Света. Благодаря этому Песнь Айнур становилась плотью мира. Но тогда, изначально, из-за Диссонанса разрывы не сумели затянуться, и тот мир начал просачиваться в наш. И его чуждость изменяла все, с чем соприкасалась. Пустота — это разрывы в ткани мира. Понимаешь? — Мелькор взглянул на Румила.

Румил, слушавший очень внимательно, подался вперёд и соединил кончики пальцев. Взгляд его был мрачен, — похоже, он перебирал какие-то свои воспоминания, перед мысленным взором всплывали картины... глаза отбрасывали тысячи мыслей.

— Это похоже на то, что говорили Валар... и не похоже. Они раскрывали это... образами, картинами. Я видел эту Пустоту, проникавшую в мир. Видел Столпы Света, их сотворение... видел рядом с Ауле, — он усмехнулся, — того, кого ты называешь Гортхауэром. Но не это сейчас важно. Я подумаю над тем, что ты сказал. У меня есть одна мысль, но надо её... додумать.

Его глаза помрачнели ещё больше, хотя, казалось, это было невозможно.

— Я знаю, чем именно можно, как ты говоришь, заделать эти дыры. Только ты на это не пойдёшь.

— Снова решаешь за меня, — в глазах Мелькора вспыхнул огонек иронии. — Отчего же не пойду? Вначале скажи, что надумал.

— Сначала ответь, — Румил чуть прищурился. — Зачем Пустота рвётся в Арду?

— Не зачем, а почему. Пустота — безликая сила. Есть щели — она просачивается. Только вот отчего начали возникать эти щели сейчас...

— Видимо, оттого, что мир наш болен, — жёстко сказал Румил. — Есть такие твари — падальщики. Есть падаль — они налетают стаями. Нет падали — нет и их. Чем больше здесь разрушения, чем больше ненависти, злобы, тем шире путь для Пустоты. Ты устроил Дагор Браголлах — и ненависть встала новой волной. И щели стали больше.

— Это мне и самому приходило в голову, — Мелькор кивнул. — Может быть, может быть... Меньше ненависти — меньше и "дыр". Только я не знаю, как угасить ее в душах. Она горела и до Браголлах.

— Какая теперь разница, кто сколько внёс в это разрушение, — горько и тихо сказал Румил. — Важно другое. Этого не угасить, не остановить. И Арда обречена. Заткнуть дыры — можно, но появятся новые. То, что я придумал, — не выход.

Мелькор продолжал выжидательно смотреть на Румила, ожидая, когда тот изложит свою идею.

По лицу Румила читалось — без всякого осанве — что ему трудно, страшно трудно переступить через этот внутренний барьер, трудно поделиться, сказать — ЭТОМУ. Если бы тут был кто-то из Валар... было бы легче, но выбора нет.

— Я чувствую Пустоту. Могу встать на её пути — в собственной душе, могу остановить... такое бывало. Только один раз — не удалось, — он горько усмехнулся. — Не в этом дело. Уверен, что я не один. Нужны такие... "стражи". На границе Арды и Пустоты. В тех самых "серых" областях, обозначенных на карте Финве. Но это — не выход, если будут появляться всё новые и новые "щели".

— Выход только один — погасить саму ненависть, — задумчиво сказал Мелькор. — Как ты полагаешь — возможно ли это? Она пылает с обеих сторон — и видит Небо, с вашей стороны ее никогда не было меньше. С тех пор, как феаноринги пролили кровь в Альквалонде, они сами словно стали пожранными Пустотой. Жажда убивать и ненавидеть застилает им глаза. Я сотню раз покаялся бы за гибель Финве — но что с этого толку, если их остановило бы лишь одно — волной прокатиться по северным землям, превратив их в пепелище?

Румил вздохнул.

— Это бесполезный разговор. Собственно, я не особенно и надеялся... нет, была тень надежды, конечно, но лишь тень. Людям легче: их жизнь коротка, им не придётся мучительно долго наблюдать за тем, как умирает Арда. Нам, эльдар, — придётся.

Он вскинул голову.

— Что ты собираешься делать со мною?

Мелькор молчал, глядя на огни горящих на столе свечей.

— Там, в Нарготронде, ты видел, что души тех двоих людей заражены Пустотой не более, чем души самих лордов-феанорингов. Почему ты не возразил против их казни?

— Потому что будь моя воля, — спокойно сказал Румил, — я не возразил бы и против казни лордов. Я видел Альквалондэ. Те, кто убивает и получает от этого удовольствие, не имеют права находиться среди _живых_.

Мелькор поднял на него взгляд. Потом поднялся и сказал:

— Идем. Покажу тебе кое-что.

Румил встал. Находиться здесь, в самом сердце Твердыни Тьмы, было... странно. Ощущалось _чужое_ — как будто сама Тьма была здесь живой, как будто тоже смотрела из всех углов... но это не была та слежка, которую он почувствовал на Острове, там было — жутко, здесь... непривычно, но... не так. Он не ощущал стоявшей за плечом Смерти, от этого становилось чуть-чуть легче... но ненамного.

Они долго шли по коридорам, местами темным, узким, местами широким и освещенным огнями разноцветных светильников. Спускались по лестницам. Наконец Мелькор провел Румила через очередной коридор — здесь все было светлым, и непонятно, откуда этот свет исходил, как будто светился сам воздух, должно быть, магия... и открыл очередную дверь.

Человека, лежащего на высокой кровати, Румил узнал бы сразу. Это был второй из тех, убитых, людей — младший, совсем еще юный. Только сейчас он был раздет, и к венам его, на локтях и у шеи, присасывались какие-то прозрачные трубки, в которых пульсировала кровь. На груди виднелся свежий шрам — очевидно, от того самого удара меча.

То, что парень жив, Румил понял сразу.

Румил вздрогнул, невольно прислонился к стене.

— Всё-таки это было ложью, — проговорил он. — Он не...

Глаза его вдруг расширились. Мгновение он молчал — пытался справиться с собой, с вихрем мыслей, чувств...

— Зачем было устраивать всё это? — голос его сорвался. — Я глуп, да... пора избавляться от привычки верить чьим-то глазам.

— Я говорил с ними. Они даже не помнят толком, что произошло — до того момента, как их схватили воины Келегорма. Сейчас на них не осталось и следа той мерзости... в отличие от ваших лордов, — в голосе Мелькора впервые прозвучало отвращение. — Хочешь поговорить с ним — сам? Он спит, но я могу пробудить его. Его имя Хэльтис.

— Нет, не хочу, — тихо ответил Румил. — И передай Эгленну, что я... Я бы очень хотел больше никогда его не видеть.

Он развернулся и зашагал к выходу.

Он вышел в коридор, пошел обратным путем — но вскоре понял, что сам не найдет выхода наружу. Коридор, который он помнил, сейчас как будто бы стал другим. И вывел его в совсем другое место... большую, открытую всем ветрам галерею — на высоте птичьего полета. Отсюда было видно очень далеко. Галерея смотрела на северо-восток — бесконечные раскинувшиеся вдали поля, леса, ленты рек...

И никакого парапета, никакой ограды. Казалось — подходи и прыгай.

По воздуху, — вспомнилось сразу. Они хотели забирать книги... Он умеет летать. Что ж... Глорфиндейл зря поверил ему. Тоже поверил. И тоже — напрасно. Наверное, действительно неправа Ниенна, учившая принимать других с открытой душой, — потому что только тогда сможешь _понять_... неправа Эсте, умеющая исцелять — теплом, покоем, заботой... Неправы все, кроме феанорингов, которые умеют _не верить_ — и потому подобные удары не пробивают их брони.

Что-то неслышно соткалось позади — Румил ощутил движение воздуха — и услышал знакомый голос Мелькора:

— Вы же хотели забрать книги. Они лежат на берегу Сириона, там, где выходит на поверхность тайный ход. Вернешься — заберешь их с собою. А Эгленн... пусть поступает, как знает: я его не стану неволить. Хочет уйти с тобою, пусть уходит.

Румил — не сразу — медленно обернулся.

— Очень хорошо, — ровно сказал он. — Каким образом мне добраться до Сириона?

— Крылатый конь донесет тебя, — ответил Мелькор.

И действительно — черный конь спустился на площадку, подошел к Румилу, глядя на него умными глазами.

— Он знает путь. Только будь осторожен во время полета.

Румил взлетел на спину чёрного зверя.

— Прощай. Когда он высадит меня, то тоже вернётся к тебе... все они возвращаются. Ты хорошо умеешь привязывать к себе других.

— Да, конь вернется, — Мелькор потрепал его по гриве. — До свидания, Румил. Быстрого пути.

...Когда путь был окончен на берегу Сириона, Румил задержался на несколько мгновений — проводить взглядом коня. Невольно подумалось: а вот теперь, если книги действительно вернули, придётся тащить их на собственной спине. Усмехнулся: нашёл о чём думать, — о книгах... когда скоро от Арды не останется ничего.

Книги действительно лежали там, где было обещано. Два аккуратных холщовых мешка, теперь уже полных. И рядом с мешками сидел Эгленн, держа в руке одну из книг... читал.

При виде этого зрелища Румил споткнулся и чуть не полетел на землю. С трудом обретя равновесие, шагнул вперёд, — остановился — снова шаг...

— Что тебе нужно? — тихо, но с нажимом спросил он.

Эгленн закрыл книгу — Румил увидел, что это его собственное "Айнулиндале" — поднялся.

— Я ведь обещал вернуться, — сказал он. — Вот и возвращаюсь. Да и книги ты один не донесешь.

— Какого балрога! — Румил даже стал слегка заикаться. — Я боялся за тебя, думал, что тебя убьют, а ты — ты просто обманывал всех нас! Зачем было изображать, что тебя взял в плен Глорфиндейл? Зачем было отрекаться, зачем устраивать это представление, как будто тебя на Острове схватили ваши, тёмные?

Эгленн некоторое время смотрел на него, потом аккуратно положил книгу в мешок. Помедлил.

— Вот ты что решил, значит, — сказал он. — Понятно... Ну что ж, если видеть меня ты более не хочешь, то я просто помогу тебе доставить книги к Нарготронду, и уйду. Куда-нибудь в Лотланн...

Румил непонимающе уставился на него.

— А что я должен был решить, по-твоему? Я видел там, в Ангамандо, человека, которого ты якобы убил.

— А что — если бы я и вправду убил людей, которые виновны лишь в том, что Пустота затмила им голову — как могло бы произойти и с тобою, и со мной самим — это было бы лучше? Честнее? Достойнее? Ты видел, он совсем мальчишка, он не умеет не то что сопротивляться Пустоте — меч толком в руках держать не умеет! И убить его — это было бы "отречься от Тьмы"? Извини, Румил, но это было бы — расписаться в том, что Тьме служишь. Да, я обманул вас в том, что убил их, и не жалею. Кроме Света и Тьмы, есть еще совесть, — он вскинул один из мешков на плечи. — Идем. Они разрешили мне взять одного из коней, пешком идти не придется.

— Постой, — Румил не сразу, но всё же коснулся его руки. — Скажи мне только одно. Там — знают про твоё отречение? ведь так?

— Знают, — Эгленн помрачнел. — Память скрыть я не могу.

— И что? — тихо спросил Румил. — Почему тебя отпустили сейчас? Чего он ждёт?

— Я-то откуда знаю, — с заметным раздражением ответил Эгленн. — Я даже в Ангбанде не побывал. Тхурингветиль с ним говорила мысленно, это я понял. Отпустил — и хорошо, выяснять обратно не полезу. Ну так идем, или что?

— Идём, — Румил решительно вскинул на спину второй мешок и сразу согнулся. — Ох, как камнями нагрузили. Сколько ни привыкал книги таскать, всё равно тяжко.

— Ничего, недалеко... Конь рядом пасется, сейчас позову.

Эгленн свистнул — и точно, к ним подбежал конь... обычный, не крылатый, как в Твердыне. Гнедой масти.

— Ты на коне, и мешки, — скомандовал Эгленн, — а я своим ходом, иначе коня замучаем — тяжело ему слишком будет.

Румил не стал спорить, — слишком устал. Взобрался верхом, принял драгоценный груз, — на душе чуть-чуть потеплело: всё-таки не зря ездили, хотя, по правде сказать, всё же это было слишком рискованно.

...В городе их встретили настороженные взгляды. Румил, натолкнувшись на эту стену, на несколько мгновений растерялся, но потом всё же мысленно позвал Глорфиндейла. Тот не ответил.

До библиотеки они дошли беспрепятственно, сгрузили там книги, расставили по полкам. Молча. Когда последняя книга заняла свое место на деревянном стеллаже, Эгленн проговорил:

— Не знаю, что именно, но что-то будет. Чую. Не понравилась лордам наша отлучка.

— Нечему тут нравиться, — Румил развёл руками и вдруг заметил какое-то движение в глубине коридоров из стеллажей. — Эй! ты что тут делаешь? А ну вылезай!

В ответ сначала была тишина, затем там завозились, послышалось громкое возмущённое чихание, и на свет выбрался парнишка, жутко недовольный тем, что его раскрыли.

— И что это за явление? — осведомился Эгленн, глядя на мальчишку. — Что здесь можно подслушивать? Я еще понимаю — спрятаться под столом в зале совета... Ты кто такой?

— Келебримбор это, — вздохнул Румил. — Сын лорда Куруфина. Признавайся, свет очей моих, что ты здесь забыл?

— Глорфиндейл меня послал стеречь вас, — помедлив, выпалил тот. — Сказал — если вернётесь, то чтобы проводил вас.

— А открыто стеречь было нельзя? Нужно было обязательно под стол залезть? — Эгленн вздохнул. — Ладно. Глорфиндейл хотел видеть нас? Мы, собственно, и сами можем его разыскать.

— Не можете, — сообщил эльфёнок. — Лорды его под охрану чар посадили. Он с большим трудом уговорил их, чтобы дали вам эти несколько дней — чтобы не сразу его за измену судили. Чтобы дать вам шанс. Точнее, не вам, Румила-то все знают, а вот...

Он кивнул в сторону Эгленна.

Эгленн прижал руку ко лбу и перевел взгляд на Румила.

— Ооооо... я так и знал. В лучшем нолдорском духе... Ладно. Кто ждет нас сейчас — Келегорм, что ли?

Эльфёнок замотал головой.

— Ничего ты не понял. Глорфиндейл тебя ждёт. Вот сейчас поведут его на суд, так он надеется, что ты всё-таки туда придёшь.

— И вправду не понимаю, — признался Эгленн. — Румил, а ты что-нибудь понял? Его будут судить за то, что он нас отпустил, что ли?

— Похоже на то, — кивнул Румил. — Постой, спрошу... должен же здесь хоть кто-нибудь внятно отвечать на вопросы...

Он закрыл глаза. Келебримбор потянул Эгленна за рукав.

— Ты что — правда хотел уйти обратно?

— Я помог Румилу вернуть с Острова библиотеку, которая там оставалась, — ответил он мальчишке. — Там же не знали, что я ушел к вам. Вот — видишь, книги… — он показал на свежезаполненный стеллаж.

— Книги! — глаза мальчишки загорелись. — Я читал... Румил записывает то, что ему говорили Валар, и про то, как создавать... Когда я вырасту, я тоже что-нибудь создам. Что-нибудь необыкновенное!

— Я увижу. Пройдет сотня лет, ты станешь взрослым, а я останусь таким же... если, конечно, ваши лорды не развоплотят меня прямо сейчас, — Эгленн улыбнулся. — Главное, чтобы не создавать такое опасное, как Сильмариллы...

— Этот создаст, — посулил Румил, не открывая глаз. — От его созданий уже однажды чуть весь Нарготронд на воздух не взлетел... Так, вот что. Финдарато по-прежнему нет. Лорды собираются судить Глорфиндейла: если бы он просто отпустил тебя, это было бы ещё полбеды, но они проследили, что мы с тобой направились на Север, на Остров. Вот это уже, по их мнению, доказательство тому, что твоя клятва — ложь, и что ты по-прежнему служишь своему хозяину... а Глорфиндейлу, за преступное попустительство и наивность, — смерть. Они сейчас уже знают, что ты вернулся, поэтому, быть может, убить-то его и не убьют... в общем, на закате будет совет. Там же, где ты давай клятву.

— Пусть попробуют, — снизив голос, проговорил Эгленн, — я их за него сам скорее убью. Хлебом не корми, дай кого-нибудь на смерть осудить. Лучше бы друг на друге упражнялись, если так неймется. Нам сейчас позволят поговорить с ним самим или с лордами?

— Это кого это ты убивать собрался? — ощетинился Келебримбор. — Пришёл в чужой дом, так сиди и не прыгай, и нечего свои порядки заводить. Сбежал тут, на Остров мотался неизвестно зачем, из-за тебя вон Глорфиндейла собираются судить, а ты — "сам убью".

Эгленн собрался было что-то сказать, но, взглянув на мальчишку очередной раз, передумал — тратить время на споры с ребенком не стоило.

— Не будем спорить, — сказал он. — Если ты выполнил поручение — мы поняли все, спасибо. Если нет — давай, веди нас, куда велено.

Келебримбор помолчал: перейти сразу на мирное общение было трудновато. Сделал шаг к выходу, обернулся.

— Пошли, что ли...

Эгленн пропустил вперед Румила. Сам молча последовал за ним. В глубине души, тем не менее, крепла уверенность — насколько легче жилось бы Эндоре, если б отправить лордов феанорингов в Мандос...

Келебримбор повёл их туда же, в большой зал. Там уже собрался народ: суд должен был быть при всех, феаноринги позаботились об этом. Когда вошли, первым донёсся голос Келегорма.

— ...повинен в измене. Что ты можешь ответить, Глорфиндейл, воин Гондолина?

Фарс, какой же это жестокий, злой фарс — от начала до конца, как же они любят церемонии, как любят изображать владык, властных в жизни и смерти...

Они с Румилом оказались в задних рядах; Эгленн заставил себя молчать — вначале разобраться в том, что все же происходит.

Глорфиндейла отсюда было очень плохо видно, — на лице Келебримбора по этому поводу была досада. Румил вздохнул: ничего хорошего от происходящего он не ожидал.

— Да, я отпустил его, — голос Глорфиндейла был ровным и холодным, как сталь клинка перед поединком. — Как отпустил бы одного из нас, — кем его признали все после его отречения. Если вы собираетесь судить меня за это, то судите и себя тоже, и всех, кто так же, как и я, согласился принять его в наши ряды. Вы скажете: нельзя было терять бдительность, нельзя было доверять, потому что даже если он сейчас и вернулся, то — восстановив связь с Морготом. Возможно, однако вы не имеете доказательств этому, и не получите их. Что ж. Я не признаю вашего права судить меня, поскольку не нарушил ни законов чести, ни законов войны. Если вашим законом стало — убивать, вы исполните этот закон.

Он помолчал.

— Единственное, в чём вы не имеете права отказать мне, — это в праве умереть с оружием в руках.

— Пропустите, — в начале этой речи негромко проговорил Эгленн, и, отстраняя стоявших перед ним эльдар, начал пробираться сквозь толпу вперед, в центр зала. Когда Глорфиндейл замолчал, Эгленн уже стоял позади него. Потом ступил вперед.

— Вы, кажется, решили делать за Врага его работу, если собрались убивать лучших из своих воинов, — громко сказал он. — Мы с Румилом были на Волчьем Острове. Мы вернули книги, библиотеку Ородрета. Там никто не знал о моем отречении, я выбрал момент, когда никого из майар на Острове не было, и так мы сумели забрать книги и вернуть их сюда. Глорфиндейл знал, что я ничего не замышляю против вас, потому нас и отпустил. Вам не за что судить его.

Короткий взгляд Глорфиндейла — как вспышка: благодарность...

Келегорм усмехнулся.

— И ты будешь утверждать, что после вашего визита туда они продолжают не знать? Сейчас мы узнаем, так ли это. Румил, по законам войны ты обязан открыть свою память перед голлори. Подойди.

Он положил руку на плечо Румила, удерживая его.

— Узнают, когда получат очередные донесения от тех, кто нас видел, и сопоставят их с фактами, — спокойно сказал Эгленн. — И что из того? Это преступление? Или для вас преступление — уже то, что мы осмелились ступить на камни вражеской крепости? Еще бы — ведь вы сами никогда бы не отважились на такое. Легко обвинять, сидя по защитой стен потаенного города!

Из толпы выступила женщина, — маленькая, похожая на странную чёрную птицу, — то ли из-за длинных волос, отливавших, как вороново крыло, то ли из-за глубоко посаженных глаз.

— Румил, ты отказываешься?

Эгленн демонстративно сжал его плечо — не отрывая взгляда от маленькой эльфийки. Румил пошатнулся — и упал на пол, потеряв сознание.

По толпе пронёсся вздох: ошеломление, страх... Кто-то кинулся к Румилу. Келегорм выхватил меч, — всё произошло в одно мгновение, клинок сверкнул в воздухе, нацеленный в горло Эгленну. Из-за спины майа рванулся Глорфиндейл, миг, — и он уже падал на руки Эгленна, одежда на глазах становилась алой.

Это была ошибка. Такого Эгленн не ожидал даже от Келегорма...

— Прекрати! — Эгленн молниеносным движением выбил клинок из рук Келегорма. — Что ты делаешь, безумец?!

Все слилось в один вихрь: в следующую секунду — связать себя с Глорфиндейлом, соединить нити фэар — поддерживать жизнь, не дать умереть; Румил — хорошо, они не сумеют прочесть эту беседу с Мелькором — это был бы смертный приговор... нужно будет подменить ему память, пока спит... Отшвырнуть всех прочь — и застыть, демонстративно раскинув руки, показывая — я безоружен, я не желаю сражаться.

В следующий момент на него набросились со всех сторон, — с десяток клинков, все не отбить, даже если ты майа... Казалось, ожил и обрушился на всех призрак Альквалондэ: опять — обезумевшие феаноринги и их вассалы, опять — против безоружных...

— Прекратить! — серебристый властный голос перекрыл всё.

Настала тишина, в которую быстрым шагом вошёл Финдарато.

Ранен Эгленн не был — держал незримую защиту; но сбить себя с ног позволил. И теперь, при появлении Финрода, когда весь зал замер — поднялся на ноги.

— Государь Финдарато, — проговорил он, — я приветствую тебя.

Финдарато на ходу — на несколько мгновений — встретился с его взглядом. Короткий наклон головы: приветствую, но подожди, с тобой — позже.

Остановился перед Келегормом.

— Лорд Тьелкормо и брат мой, я требую, чтобы ты и твои вассалы вложили мечи в ножны. Здесь не поле боя. Сейчас ты пойдёшь со мной — для беседы и доклада о том, что происходило в Нарготронде за время моего отсутствия.

И, не дожидаясь, пока тот исполнит — или возразит — нет, не так: как будто возразить было невозможно, немыслимо, — он повернулся к народу и своим вассалам.

— Раненого перевязать. Всех троих — ко мне в покои. После того, как я закончу разговор с моим братом Тьелкормо.

Он направился прочь, — не глядя, как будто было само собой разумеющимся, что народ расступится.

И народ расступился.

Финрода Эгленн видел впервые.

"Молодец, — одобрительно подумал он. — Не случайно именно Нарготронд держит самые большие земли в Белерианде... Но если бы не его появление — кто знает, чем бы все это могло закончиться."

Он прислушался к Глорфиндейлу — тот был ранен опасно, но смерть пока что ему не грозила.

Несколько эльдар приблизились к Эгленну, — с опаской.

Один подошёл поближе.

— Позволь, нам надо забрать их обоих. Иди за нами, мы отнесём их в передние комнаты покоев Государя. Подождёшь там...

Келебримбор наконец протиснулся сквозь толпу. Глаза его горели.

— Неплохо, — выдал он, глядя на Эгленна снизу вверх. — Я не понял, что ты сделал, но уцелеть против семи клинков — это надо уметь. А Румил, надо полагать, знает нечто такое, что ты боишься раскрывать?

— Послушай, мальчик... — Эгленн наклонился к нему. — Не влезай в дела, которые тебе пока не по рассудку. Тогда, может быть, доживешь до зрелости.

Он дождался, пока эльдар переложат раненого Глорфиндейла на носилки, и пошел вслед за ними.

Там, в королевских покоях, было тихо и прохладно, здесь словно совсем не ощущалось, что находишься в пещерном городе, — разве только окон нет, но именно здесь это почему-то не мешало. Зелень, красивые ткани... Глорфиндейла уложили на кровать, стали делать перевязку. Двое эльфов, принесшие Румила, переглянулись.

— Послушай, Эгленн, — обратиться к нему явно стоило эльфу усилия над собой, — что ты с ним сделал?

— Ничего. Он просто спит, — ответил Эгленн. — С ним все будет в порядке, вы лучше о Глорфиндейле позаботьтесь.

Он проследил, как Румила уложили на кровать — с ним действительно не было ничего опасного, — и присел рядом с раненым нолдо.

— Позвольте, я сам, — попросил он, — рану вы уже обработали, я теперь сумею затянуть ее гораздо быстрее, чем вы.

— Знаешь, — целитель встал, уступая место Эгленну. — Всё-таки... разбуди Румила. Как-то очень тревожно оттого, что его _вот так_ усыпил тёмный майа... желая, чтобы голлори не прочли его память...

Он обернулся на Румила, — в глазах эльфа была глубокая печаль. Прощался, что ли...

Эгленн пообещал:

— Он проснется через пару минут. Не в голлори дело, а в Келегорме... я уже видел, на что они способны. Лучше бы они сочли виновным во всем меня, чем начали бы обвинять его лишь за то, что нам удалось вернуться целыми и невредимыми.

Он закрыл глаза, чтобы лучше увидеть фэа Глорфиндейла. Рана была глубокой, но важных органов не задевала... и на том спасибо. Для начала — срастить поврежденные ткани, не сразу — сразу его хроа не примет чужое влияние, не сумеет... если позволят лечить его еще несколько дней подряд — вскоре Глорфиндейл снова встанет на ноги, особенно при том, что помогать будут и свои. Да и Финрод, говорят, целитель не из последних.

Он открыл глаза, вытер со лба испарину. Лицо нолдо, бывшее бледным, бескровным, снова начало приобретать нормальные краски.

— Он выживет, — заключил Эгленн. — Все будет хорошо.

За его спиной вздохнул, просыпаясь, Румил.

Эльдар расселись — кто в креслах, кто просто у стен. Похоже, у них был приказ не оставлять Эгленна, Глорфиндейла и Румила без присмотра.

— Что случилось? — хрипло спросил Румил. — Что мы вообще тут делаем — в покоях Финдарато?

— Он вернулся, — коротко ответил Эгленн. — Я заставил тебя потерять сознание... потому что если бы они прочли твою память – боюсь, дело бы кончилось плохо. Келегорм бросился на меня с мечом, Глорфиндейл успел загородить меня. Теперь все лучше. Финрод здесь... надеюсь, он все поймет.

Румил со стоном схватился за виски.

В коридоре раздались шаги, — один из вассалов Финрода остановился на пороге, критическим взглядом окинул комнату.

— Эгленн, Государь ожидает тебя.

Румил вскинулся.

— Я с ним.

— Нет. По одному.

"А перед этим Келегорм уже успел подать все в своем свете," — подумал Эгленн.

— Все будет хорошо, Румил, — он улыбнулся эльфу, и отправился следом за сопровождающим.

Его привели к рабочему кабинету Финрода, — красивые светлые двери, переплетение цветов и ветвей на створках...

Створки отворились.

Финрод, сидевший у стола, оправил свечу.

— Заходи, садись.

— Спасибо.

Эгленн вошел, сел напротив. Огляделся.

Да, красивая обстановка... не слишком похоже на помещения Твердыни, но зато везде узнается та же рука, что некогда украшала помещения Острова.

— Я хотел бы _увидеть_, что произошло. Начиная с того момента, как ты повстречался с Глорфиндейлом на границах этой земли.

— Увидеть — все?..

Конечно. Именно такой просьбы и следовало ожидать. Эгленн помедлил.

— Ну что ж... Пусть будет так. Я открыт. Смотри.

Картины чужой памяти замелькали перед Финродом.

Встреча с дозорами на границах Хранимой Равнины. Его принимают за лазутчика. Город. Вражий майа... Отречение. Гибель двоих людей от его руки.

Разговор с Глорфиндейлом. Эйно... ты знал меня раньше...

Библиотека. Румил. Книги, брошенные на Острове.

Тварь Пустоты.

Волчий Замок. Тхурингветиль. Темная камера, ни проблеска света... Долго.

Снова выводят наружу, переправляют через Сирион. Там уже лежат книги во все тех же мешках.

Ожидание — Румил...

Эгленн открыл глаза.

— Румил уж точно говорил с Тхурингветиль, а может, и еще с кем-то там, на Острове... Если бы феаноринги, без тебя, увидели это — они бы обвинили также и его. Я хотел, чтобы решили, что виноват только я один. Тогда Румила бы не посмели тронуть.

— Эйно, значит, — Финрод покачал головой. — Понятно.

Он крепко задумался.

— Мир в Нарготронде очень хрупок, — сказал он наконец. — До тех пор, пока нет никаких трений. Сейчас этот мир опасно накренился над пропастью.

— Только из-за лордов феанорингов? — прищурившись, спросил Эгленн. — Или все их вассалы, которых ты допустил в свой город, так же жаждут убивать по малейшему поводу или без него вовсе?

— Лорды ведут своих вассалов, или ты не знаешь об этом? слово лорда — закон, и есть такие, кто будет исполнять это слово даже вопреки законам чести. Ты видел это сам. Я не изгоню их, потому что Нарготронд нуждается в защите, и потому, что им некуда идти, но обуздывать их всякий раз — тяжкое дело.

Он сделал паузу.

— Что ты собираешься делать дальше – здесь, в стенах города?

— Я могу и уйти, — после паузы произнес Эгленн. — А дел для майа везде найдется множество. Единственное, чего я не хотел бы — воевать.

— Уйти — куда? — спросил Финрод. — Как я понимаю, дороги назад для тебя уже нет. Или я ошибаюсь?

— Эндоре велико, — возразил Эгленн. — Лотланн, Оссирианд, Юг, земли за Эред Луин... для вас это дальний путь. Но не для меня. У меня там хватает друзей.

— Уходи, — сказал Финрод. — Я не хочу вражды здесь. Если тебе есть куда — уходи.

— Хорошо. Но одно обещание, государь Финрод. Выполни его.

— Какое?

Финрод смотрел на него — без враждебности, но и без особого тепла.

— Ты видел мою память... ты понял, кто такой Глорфиндейл, кем он был когда-то. Обещай, что не станешь открывать это никому. Что это знание никак не отразится на его судьбе.

Финрод вздохнул.

— Я-то не скажу. Но, как ты и сам понимаешь, дело не только во мне. Что ж... Я надеюсь, если мы с тобой и встретимся, то не врагами. Чем скорее ты уйдёшь отсюда, тем будет лучше.

Эгленн поднялся.

— Да, и еще... Мне почему-то кажется, что от тебя этого держать в секрете не следует, — он сделал паузу. — Те двое людей на самом деле живы, я не убил их.

Финрод удивлённо поднял брови.

— Но ведь ты же отрёкся от своих. Как же ты сделал так, что их забрали?

— Ну... — Эгленн улыбнулся. — Позволь оставить это в секрете. Не один я такой был — там, на темной стороне. А город твой, Финрод, никогда не был потаенным для нас, ты это знай. В Эндоре мало пещер, пригодных для жилья.

Взгляд Финрода на мгновение стал пристальным — как будто он внезапно увидел что-то за словами...

— Иди. Ты свободен.

Эгленн молча повернулся и вышел. В сопровождении двух нолдор прошел обратно, туда, где ждал его Румил — и спал, не приходя в сознание, Глорфиндейл.

— Я ухожу, — с порога сказал он Румилу. — Финрод велел мне уходить, и он прав.

Румил поднялся.

— Пойдём. Провожу. Мало ли что...

— Да что здесь может быть...

Эгленн взглянул на спящего Глорфиндейла, вздохнул. Забрать бы его к себе, вернуть память — по-настоящему...

— Идем.

Они пошли к выходу. Те, кто попадался навстречу, смотрели — кто с тревогой, кто с откровенным испугом, если на лицах и была радость, то при виде Эгленна она исчезала в момент.

Возле выхода Румил остановился, посмотрел вдаль: кто-то приближался.

— Что ж... пора прощаться.

— Послушай, — Эгленн наклонился к Румилу. — Если ты захочешь вновь меня увидеть... Только позови. Мысленно. Ты сумеешь представить мой образ.

Румил улыбнулся — впервые за всё это время. Улыбка у него оказалась изумительная, — только таким глазам и _можно_ было рассказывать о сотворении мира, о звёздах, об Арде... Не пламенному ищущему Феанаро, не холодно-красивым ваньяр, не простым мореходам телери... Тому, чьи глаза умеют смотреть в душу, тому, кто умеет — слушать и слышать...

— Прошу прощения, — раздался вдруг голос совсем рядом. — Я Берен, сын Барахира. Вы мне не пособите государя Финдарато найти?

— Берен?! — Эгленн впервые за все эти дни не сумел сдержать возгласа изумления.

Парень, чуть смущённо разведя руками, улыбнулся. По человеческим меркам, он был уже не юным, — в тёмных волосах было уже порядочно седины.

— Ну да, — кивнул он. — Ты, никак, слышал обо мне?

— Еще бы, — справившись с удивлением, ответил Эгленн. — О тебе многие... Слышали. О подвигах твоих, о мести за погибшего отца... Не ожидал увидеть тебя — здесь.

— Да я тоже не ожидал себя здесь увидеть, — признался Берен. — Никогда не думал, что сюда попаду, но вот ведь — надо оказалось. Ну так как, проводите, или мне сначала вам надо отчёт давать? Вы тут, я вижу, вроде как стражи?

— Нет, — вздохнул Эгленн. — Я тут сам гость, а это Румил — может, ты слыхал о нем... тот самый. И мне, о сын Барахира, нужно уходить. Государь Финрод изгнал меня из города.

— За что? — Берен нахмурился. — Вот не думал, что эльфы могут своих изгонять. Со мной-то понятное дело, я человек, они ко мне, скажем так, с прохладцей, а ты-то, чай, свой.

Румил тихо прислонился к стене.

— Вот что, Берен. Эгленну здесь уже... скажем так, не место, так что ежели хотите поговорить, то за пределами города. А потом приходи, провожу я тебя к государю.

— Ладно, и вправду... — Эгленн еще раз оглядел Берена — с невольным уважением. Да, несладко ему пришлось в последние месяцы. И этого человека он сам приказал уничтожить. — Я не хочу, чтобы меня видели тут, так что давай хотя бы от ворот отойдем.

Невдалеке шумел Нарог — его шум заглушал их голоса.

Берен последовал за ним, — чуть вразвалочку. Походка его была лёгкой, но напряжённой: так ходят люди, привыкшие быть среди опасностей, привыкшие к тому, что могут в любой момент получить стрелу в спину.

Он присел на траву, на берегу, под деревом. Воздохнул.

— Хорошо тут... тихо. Так в чём же ты провинился перед государем Финдарато?

— Тебе прямо сказать? — Эгленн все еще не мог удержаться от того, чтобы разглядывать этого человека — совершенно нормального человека... Врага. — Я не эльф. Я майа. Вражий майа.

— Ого, — взгляд Берена сразу стал острым, как клинок. — Надо будет спросить, почему он тебя не убил, а отпустил восвояси. Впрочем, я в эльфийские дела не лезу, но было бы интересно узнать, правда.

— Ну, убить майа не так-то просто, — усмехнулся Эгленн. — Я ушел от... От Моргота. Мы с Румилом вытащили с Волчьего Острова старую библиотеку, которая там оставалась. Но здесь, в Нарготронде, сейчас феаноринги... они не доверяют никому. Сам еще столкнешься. Одно мое присутствие порождает раздоры. Потому я и должен уйти. А тебя-то что сюда привело? Насколько я знаю, людей здесь совсем мало, почти что нету, в потаенный город никого не допускают, а тебя, вижу, прямо ко входу проводили.

Во взгляде человека появилось уважение.

— Ушёл — это хорошо, нечего там нормальным существам делать... Лезть в душу не буду — с вопросами, почему ушёл, так что не бойся. А проводили меня ко входу вот почему, — он протянул руку.

На пальце сверкнуло кольцо: две змеи, яркий красивый камень...

— Это государь Финдарато моему отцу подарил. Знак его клятвы. Отец спас его в топях Сереха, и государь поклялся, что теперь перед ним в долгу и долг этот отдаст. Похоже, пришло время... хотя, по правде говоря, лучше бы повод для исполнения этой клятвы был какой-нибудь другой.

— Ты пришел просить у него помощи? Послушай, Берен... за тобою охотятся уже четыре года. Ты — человек-опасность, понимаешь это?

— Да знаю я, — усмехнулся Берен. — Думаешь, новость мне сообщил? Вот только сейчас мне деваться некуда. До сих пор, понимаешь ли, обходил вражьи дозоры и патрули без посторонней помощи. То, что я жив, само скажет, насколько успешно.

— Так что случилось-то? Не хочешь — не говори, впрочем.

— Я тут жениться собрался, — Берен не удержался от сияющей улыбки. — Только отец невесты моей назначил за неё — ну, что-то вроде выкупа, что ли. Нехорошо получилось. Принеси, говорит, камень из короны Моргота, тогда дочку отдам. Я думал, думал — ну ладно, пробраться-то мне несложно, не впервой, но всё же надо, чтоб не засекли меня, эльфийскими чарами вражьим шпионам глаза отвести. А кроме Финдарато, у меня никого знакомых эльфов-то и нету.

— Чтооо?!! — Эгленн, до того сидевший на камне, поднялся. — Обычно такими словами, Берен, посылают... сам понимаешь. И что — ты хочешь, чтобы Финрод пошел с тобою и помогал тебе? Да ты просто с ума сошел, я смотрю. Кто же твоя невеста?

— Ну почему сразу с ума сошёл? — Берен явно обиделся. — Ну раз нужен ему камень этот светящийся, значит, добуду. Может, он какую-то магию эльфийскую задумал сотворить, а без камня у него ничего не получается. А невеста моя — Лютиэнь, дочь короля Тингола и майа Мелиан из Дориата.

— Ты сошел с ума, — повторил Эгленн. — Ты что — всерьез полагаешь, что сумеешь выполнить это обещание? Тингол решил избавиться от тебя — вот и все. Отправить на смерть. И Финрод тут тебе не помощник.

— И что ты предлагаешь? — резко спросил Берен. — Лютиэнь принцесса. Иным путём ей не видать брака со мной.

— А она ХОЧЕТ этого брака? — Эгленн снова сел, поняв, что скоро не сможет держаться на ногах от потока таких новостей. Что-то было в этом неправильное... недоброе. Невозможное. — Она же — эльда! Ты смертный!

— Она любит меня, — с вызовом ответил Берен. — Да, я смертный. Ты тоже презираешь смертных, как все вы?

— Не вспыхивай, я этого не сказал, — осадил его Эгленн. — Но есть незыблемая данность. Вы ведь даже не приемлете Изменения — а значит, даже если вы станете мужем и женой, если ваш брак признают — ты будешь стариться, сделаешься стариком у нее на глазах, она будет видеть это, оставаясь вечно юной — потом ты умрешь, и даже после смерти вы обречены на разные пути!

— Я знаю. И она знает. И ничто не изменит этого. И нам — всё равно. Ты, наверное, не представляешь, что такое — любовь.

— Но это же... — Эгленн покачал головой. — Нет, я представляю. Но это же — горе. Даже в лучшем случае — недолгие годы счастья, а потом... даже страшно представить, что вам придется испытать потом... Если б вы еще могли принять Изменения — но вы же никогда не согласитесь! Ты знаешь, что наши люди живут по триста лет, что они не старятся и не болеют?

— Ваши-то? Ваших живых мертвецов я насмотрелся, спасибо.

Он вдруг осёкся.

— А почему ты говоришь — "наши", если ты оттуда ушёл? Зачем ты сватаешь мне это самое "изменение"? Ты что — никуда не уходил на самом деле?

Его рука бессознательно легла на кинжал.

— Сотни лет так просто не вычеркнешь из памяти. Моргот Морготом, а люди — людьми. Там, на Севере, бывают и такие браки... но конечно, такого вы не примете, это ясно. Только идти в Ангбанд за Камнем — это полное самоубийство.

— Без эльфийских чар — да, — кивнул Берен. — Потому-то я и здесь. А послушай-ка... может, ты мне что-то подскажешь по этой части? С собой идти не зову: слишком тебе опасно там появляться, убьют, чего доброго. А вот от подробного описания пути туда, и как там всё устроено, я бы не отказался.

— Да что ваши эльфийские чары против майар! Ты не представляешь, что такое Твердыня. Вас опознают еще за сотню миль до нее, даже если вам удастся каким-то чудом миновать Остров.

— Я тебя ещё раз спрашиваю: что ты предлагаешь? Предложи что-нибудь разумное — так я, пожалуй, и соглашусь. А просто так стращать — это я и сам умею.

Эгленн вздохнул. Закрыл глаза.

— Разумное?..

Помолчал.

— Разумное здесь есть только одно. Прийти открыто, и открыто попросить Камень.

Берен, похоже, потерял дар речи: смотрел на Эгленна так, как будто у того внезапно отросла ещё одна голова или три-четыре ноги.

— Попросить? У Врага Мира? Чтобы сам отдал?

— Да. Так у вас есть хоть какой-то шанс. Иначе, боюсь — никакого.

— Угу. Пойти открыто в Ангбанд. Когда за тобой четыре года охотятся. Это называется — добить, чтоб не мучился.

— Обнаружат скрытно — добьют тем более, — возразил Эгленн. — Берен, я знаю, что говорю. Я знаю Север и их законы... в отличие от тебя. Если ты пойдешь открыто, если не обнажишь на них оружия, и скажешь, что у тебя к Мелькору дело — тебя не тронут.

Берен основательно задумался.

— Верится с трудом, — признался он. — Они меня сначала убьют, а потом задумаются, а с чего это я открыто попёрся. Не пойдёт.

Эгленн побарабанил пальцами по колену. Сказал, понимая, что предложение его прозвучит для Берена еще более бредово:

— Можно вначале написать письмо.

Берен от всей души улыбнулся.

— Я писать не умею. Да и... нет, ну вот честно — у меня такое ощущение, будто я не наяву с тобой говорю, а в сон какой-то попал.

— Ну, писать-то тут найдется, кому, да только, боюсь, эльфы за такое предложение тебя сразу же сдадут на руки местным голлори — чтобы излечили от помрачения рассудка... Ладно. Я могу попробовать рассказать тебе, как пробраться туда незамеченным. Хотя бы попытаться.

— Вот, это уже дело, — удовлетворённо кивнул Берен. — Рассказывай.

Рассказ оказался долгим. К тому времени, как Эгленн завершил описание пути в Ангамандо, вокруг уже начало темнеть. Да, Берен был безумцем... но это безумие вызывало симпатию. Если бы этот человек к тому же не был хладнокровным убийцей...

— Все, — наконец закончил Эгленн. — Дальше уж дело твое, как использовать эти знания.

— Что ж, благодарствую, — Берен встал и церемонно поклонился. — Прости, что заставил тебя так задержаться здесь. Пойду-ка я к Государю, может, что-нибудь и сообразим. Доброго тебе пути.

— Доброго пути... Берен.

Эгленн проводил его взглядом, поднялся и пошел в ночную темноту.

Он отошел достаточно далеко, чтобы уже никто из дозорных не мог его увидеть — и в небо взмыла большая крылатая тень.