Кровь должна уцелеть

Автор: Кэт Вязовская

Пока Райнек Итари ждал, что его выпустят с контроля, внезапно оглянулся, - и ему стало не по себе. Вот он, путь к другим звёздам, корабли свободны, они взлетают и садятся каждую минуту, но… Это больше не для него. Выход закрылся. Можно ходить мимо космопорта хоть каждый день, но чувства открытого неба – не будет. Оно не вернётся. Не вернётся никогда.

Голос контролёра, возвращавшего ему документ, заставил вернуться в реальность, но в реальности поселилась теперь беда. Подумалось – уже почти спокойно: наверное, вот так чувствовали себя астланцы в древности, когда захлопнулся Переход, и корабли, которые должны были пройти через него и исчезнуть, оставались здесь, по эту сторону. Навсегда. Это было их «навсегда», их – и многих других поколений, последовавших за ними. Никто никогда не мог сказать, откроется ли путь к другим звёздам.

Он вышел из космопорта, обернулся ещё раз. Нет, зрение не обманывало, по-прежнему взлетали и садились звездолёты, и им был не страшен закрытый Переход, - да теперь ни один пилот не носил имплантанты, уже много сотен лет всё были свободны, но… чувство жути не оставляло. Итари ещё мгновение смотрел на звездолёты – и решительно направился к стоянке аэротакси. Он знал, что ощущение закрытости пути больше не уйдёт, и что игнорировать его – не выйдет.

Он ехал по забытому Астлану. Забытому – не в реальности, он не мог не помнить, чему и ради чего служил на Йавинте, но… всё обрушивалось на него заново, и пронзительный, ни на что не похожий воздух, будто морозный в любое время года, и пожухшая серебристая трава, быстро проносящаяся мимо… а когда он выйдет на центральной площади Найарита – он знал – вокруг воздвигнутся дома, которые никуда не делись за целые века и, конечно, никуда не исчезли и за последние десятилетия, которые он их не видел.

Он ступил на камни столицы. Солнце полыхнуло на бледно-серой мостовой стаей искр и унеслось дальше – встречать следующих. Сегодня было много рейсов, но с Йавинты – один. Йавинта не поощрялась. Туда не летали по доброй воле, в гости или отдыхать. Только – дела, а значит – имперская важность. И когда ты улетал так надолго, что казалось – навсегда, Астлан оставался только в памяти, а неверная, изменчивая память заслонялась текущим, Астлан таял. Вернувшись, ты осознавал, что – забыл, и становилось неловко: да как же ты мог?

Родные улицы встретили, обняли и повели.

На родных улицах прятались дома-ловушки. Не те, привычные, со стрелами в небо на каждом фасаде, а незаметные, притворявшиеся обыкновенными. Войдёшь – и кажется, что каждая следующая дверь ведёт не наружу, а в новый, новый, новый плен, и нет ему конца, и даже тупика нет – нет последней комнаты с одной дверью, откуда хотя бы можно повернуть назад, только иди вперёд и вперёд в бесконечность.

Дома-ловушки скрывались. Им не было счёту. От них не было спасенья. Если ты – причастен, если ты когда-то давно переступил черту, отделяющую безопасное, спокойное незнание, то твой жизненный путь отныне шёл через дома-ловушки, и каждый раз, входя в дозволенную тебе и недосягаемую для простых людей дверь, ты не знал, суждено ли тебе выйти.

Итари вошёл, и голоса города в одно мгновение растворились в тишине.

Голос Гирантайа был профессионально-приветливым.

– Ты куришь или нюхаешь?

– Курю. Редко.

– Я думал, ты отвык.

– Нет.

Итари осторожно затянулся. Мир обрёл чёткость и почти сверхъестественно резкие очертания. Теперь в этом недостатка не будет. А он и правда отвык… Обращение второй степени доверия. В науа это редкость, обычно либо третья, либо уже первая, но для вернувшегося с выездной работы коллеги, которого не видел полвека, в самый раз. На галактический это не переводится вовсе, что поначалу коробило, но начало это растворилось в прошлом уже несколько десятилетий назад.

– Меня интересуют ответы на два вопроса. Откуда у тебя информация – и почему ты решил, что она соответствует действительности.

Итари медленно курил. Тонкий сиреневатый дым поднимался вверх и растворялся, мысль следовала за ним. Должна была следовать.

– Моя специализация описана в методичках эйс-три. Мелочи. Эмоции. Мысли. Отражение их у человека, обладающего мимикой. У астланца. Я уже отвык делать подробный анализ, это перешло в автоматизм. Некоторые коллеги называют это интуицией, - Итари покачал головой, - но они ошибаются.

– Столько слов… - Гирантайа сцепил пальцы. – Ближе к делу.

– Разве всё это неважно?

– Важно. Ты продолжаешь настаивать, что информация получена тобою лично напрямую?

– Да.

– Как?

– Я видел, как император Агистас Мойра встречал вернувшиеся с Ореанты Белые Крылья. Я видел его глаза и его лицо. Это не он.

– И никто не догадался? Никто, кроме тебя?

Итари глубоко затянулся. Чёткость линий была фантастической, даже казалось, что лицо Гирантайа стало уродливым. Хотя этого не могло быть. Он же не изменился с того момента, как Итари вошёл в кабинет с двумя дверями.

– Да. Никто не догадался. Надо полагать, некоторым было не нужно.

– Ясно…

Гирантайа медленно откинулся назад. Тёмно-бордовая спинка кресла с золотым краем. Так чётко, что видно мельчайшие трещинки на обивке. Кресло не новое, будут менять. По крайней мере, должны.

 Итари внимательно изучал тлеющий пепел. Ярко-бордовый. Весь Астлан в бордовом и чёрном. Земля и небо. Огромное чёрное небо, которое может закрыть дорогу – или открыть её. Когда захочет. А Неназываемый так и не явился, когда дорога была отрезана. Его призывают до сих пор, хотя теперь ждать спасения от него уже не нужно, люди справились с бедой сами. Почему не перестали в него верить? Кощунственный вопрос, который любят задавать в Объединённых Звёздах задиристые и враждебно настроенные…

– Ты позволишь мне узнать дату моей смерти? – вежливо спросил Итари.

Лицо Гирантайа осталось неподвижным.

– У меня нет таких данных.

– В таком случае, я хотел бы получить распоряжения на жизнь.

– На всю – не дам, - голос Гирантайа чуть потеплел. – Но в ближайшее время ты продолжишь быть в официальном отпуске. До прояснения обстановки.

Итари кивнул.

– Я могу идти?

– Да.

Райнек помедлил пару мгновений. Пара мгновений – это много. Достаточно для того, чтобы изменить что-то важное.

Встал.

– Итари.

– Да?

– Пока ты ехал в Найарит из космопорта, поступило оповещение. На императора снизошла благодать долголетия, и он устраивает праздник по этому поводу. Для народа.

В тишине и чёткости кабинета с двумя дверями внезапно стало ещё и холодно.

– Когда?

– Завтра.

– Я буду, - медленно ответил Итари и задним числом сообразил, что говорить это было вовсе не обязательно.

Гирантайа внимательно посмотрел на него.

– Попробуй отдохнуть. До завтра.

Целый день до завтра оказался и безумно длинным, и ускользающим, утекающим сквозь пальцы, как песок. Итари бродил по Найариту, до усталости, до желания сесть где попало. С удивлением отмечал, что здесь есть масса мест, где он хотел бы встретить закат, - на Стене, или на площади Четырёх побед, где толпился народ и журчала вода в грубоватом фонтане… просто сесть на камень обрамления и смотреть, как меняется свет, как удлиняются тени, ни о чём не думать, утонуть в живой тишине и в гортанных звуках родного языка, которым не пользовался уже столько лет, - не вникать, а просто слушать и наслаждаться, как музыкой. Он не чувствовал себя дома, но всё же здесь было хорошо.

Он боялся завтрашней встречи с императором. Он знал, что не выдержит, что человек, занявший место императора, одарён Силой, - другой бы не смог, Белые Крылья не могут подчиняться простому смертному, - а значит, чувства этого простого смертного, который знает о подмене, будут для него как на ладони. Если только подготовка, позволившая Итари десятилетиями жить на планете, где правил Орден, не выдавая себя, не поможет пережить эту встречу.

В закатном солнце лениво перемещались тени. Итари мимолётно подумал о том, зачем самозванцу представление о снисхождении долголетия. Да, наверняка самозванец намного младше Агистаса Мойры, продление жизни показалось бы странным, но среди одарённых нередки неожиданные всплески долгожительства, а пока всё мирно – люди примут императора-долгожителя, ничего не заподозрят и даже будут рады. Да, тут всё просто… А ему, ему-то почему от этого плохо и страшно? Почему нахлынула жуткая картина грядущих больших войн и разгрома Объединённых Звёзд? До сих пор же самозванец, сколько бы он ни сидел уже на троне, не выказывал ничего агрессивного, и нет причин для подозрений… Но от ощущений не уйти, пренебречь ими – по меньшей мере, непрофессионально. А как было бы хорошо отмахнуться, сказать себе, что ничего плохого не будет, и поверить в это…

Ночь надвигалась величественно и неизбежно, от неё нельзя было убежать. Райнек вернулся в гостиницу – мучительно переждать её, даже не надеясь забыться сном.  

Окна гостиницы выходили во двор, можно было даже не пытаться разглядеть город, - Райнек специально выбирал такое, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Своего жилья нет, ну и Неназываемый с ним, неважно, пусть будет что-то временное, куда приходишь, падаешь, а наутро… если для тебя настанет утро… будет какая-то жизнь. Обряд благодарения, разумеется, должен был состояться на пирамиде, где был Источник, - это военные парады и прочие демонстрации мощи выносились за пределы Найарита, на простор, а здесь – только личное, и пусть толпы зрителей смотрят снизу, с площади, со Стены и с крыш окрестных домов. С крыш всего центра отлично видно, Итари вдруг вспомнил, как сквозь дымку нереальности, детство: как выбирались на самые опасные верхотуры, на край, по принципу – где наша не пролезала. Таких ребят отслеживали, среди подобных отчаянных компаний выросли нынешний генерал космической службы Стантос Эрвиль, тот же Гирантайа, да и он сам, хоть и в разное время. Подумалось: а на что ты способен – сейчас? Кажется ли жизнь единой разумной линией, приводящей к нынешнему дню, или это было только блуждание в хаосе, в метаниях, в мелких целях, которые вспыхивали и гасли, как падающие звёзды? Мысль коснулась души, всколыхнула последние сомнения, - и он прогнал её: не до философии.

Просыпаться было тяжко, - в первый момент было чистое, ясное утро, не отравленное ничем, а потом нахлынули тревоги, сомнения, тяжесть необходимого. Он встал, собрался, - понимал, что будет много народу, что все лучшие места занимаются с ночи, и вряд ли ему достанется что-то хорошее, и была мысль подчиниться: как ляжет, куда попадёт, то и хорошо, а если не удастся увидеть императора, значит, так и должно быть… Он встряхнулся. Это трусость.

Народ на улицах радостно спешил – все в одну сторону, группами, семьями, весь город стал бордово-чёрным от праздничных одежд, и даже устремлённые к небесам стрелы на каждом доме казались острее. Итари шёл, почти не выбирая дорогу, почти не думая, как во сне, - да, точно, как будто снится сон о возвращении в детство, и только странно, что ты теперь ростом вровень со взрослыми, а не смотришь на них снизу вверх. Он прошёл несколько кварталов, свернул во внутренний двор, - если не перекрыли путь, то можно подняться на верхний этаж по открытой каменной лестнице, этот дом выстроен так, что вроде бы и прячется, не на виду, а с крыши прекрасно видно пирамиду. Итари коснулся двери, - неожиданно замерло сердце. А вдруг закрыто?

Старая створка поначалу не дрогнула, он снова вернулся к мысли: как ляжет, нет – значит, не судьба, значит, не на ту он дорожку пытался выйти… Но потом что-то в двери пискнуло, створка отошла в сторону. Здесь не было никого, - как и когда-то давно, мало кто догадывался об этом убежище, а жители дома, видно, полагали, что виды на праздник бывают и получше. Итари поднялся по лестнице, снова стали слышны голоса толпы. На крыше было пусто, он пристроился, - всё же жёстко, долго так не просидеть, - и обнаружил, что в памяти этот вид был несколько пошире. Можно было бы договориться с Гирантайа и сесть где-нибудь по-человечески. Или нет…

 И всё же отсюда было хорошо видно. Даже очень. Даже слишком. Потому что перед самым началом празднества далеко слева появились пятеро – и окружение жрецов почтительно смотрело на них. Пятеро, кому суждено было проходить испытания. Итари, похолодев, заставил себя произнести это, хоть и мысленно: проходить испытания для того, чтобы уйти в Белые Крылья.

Он знал, как это больно, - когда вектор твоей жизни устремлён в одну сторону, а от тебя хотят другого. Когда хотят, чтобы векторы совпали, мучительно молят судьбу о невозможном, а судьба неумолимо разворачивает – прочь, прочь от чужой жизни, от этого города… даже от этой планеты.

Теперь он как будто получил сильно запоздавший – а может, и нет? – удар мщения. Когда-то он был виноват в том, что векторы не совпали. Сейчас человек, перед которым он был виноват, стоял среди этих пяти, вдохновенно и слегка безумно смотрел туда, где должен был появиться император. Император – которому служили безоглядно и беззаветно Белые Крылья. И теперь вектор вёл прочь – не от его жизни, которая вновь вернулась на Астлан и в Найарит, а вовсе прочь от жизни.

Потому что для того, чтобы стать Белыми Крыльями, нужно пройти через смерть. Да, наверное, они всё-таки каким-то образом живы, но они уже не люди, эти белые гигантские призраки, и никто из них уже не может, - в горле встал ком, - просто по-человечески любить. Вся их любовь устремлена на императора, – единственное, что удерживает их по эту сторону смерти. По крайней мере, так говорят, и никогда ещё, ни разу за все века существования Астлана не было опровержения.

Итари заставил себя отвести глаза. Сейчас они пройдут и сядут на свои места, их не станет видно. И наконец начнётся церемония. И император-самозванец, который уже отнял у него покой, отнимет надежду на быстрое окончание своего правления… а потом и надежду на то, что векторы сойдутся. Когда у них посвящение?

Ему уже хотелось поскорее сбежать с церемонии, вызнать про эту группу, про то, какие испытания они уже прошли, а какие впереди, и остался ли у них хотя бы один День Обратного Пути… А что, если всё уже кончено, и после церемонии благодарности за долголетие они пойдут к Источнику, чтобы перейти последнюю черту… Итари вздрогнул всем телом. На его глазах. Тело будет становиться прозрачным, до жути живым, потом будет вспышка, и всё изменится… навсегда. Он вынужден был вцепиться всеми пальцами в крышу: закружилась голова. В следующий миг он вздрогнул: к небесам взлетели резкие призывные звуки, и церемония началась.

Итари медленно поднял голову. Кандидатов в Белые Крылья не было видно. Обругал себя: вернулся домой, расслабился, потерял профессионализм. Работа есть работа, и ни при чём тут твоё отношение… хотя это как раз и может сработать против тебя же. Если самозванец на троне уже давно, если он сумел плавно влиться в жизнь Астлана, и Астлан его принял, то не зря ли он трепыхается? Подозрения и ощущения будущего в дело не включить, а против Астлана вроде бы этот человек пока ещё ничего не сделал. Да и народ его любит… точнее, не его, - это украденная любовь к Агистасу Мойре, сам он ничего не заслужил пока.

Народ действительно любил, - самозабвенно, безоглядно, им было достаточно видеть императора, чтобы соприкоснуться с великим, с единой и праведной поступью истории, логичной линии, выходящей из прошлого и ведущей в будущее. Это было просто и прекрасно – знать, что прошлое побеждено, а в будущее Астлан уверенно ведёт император, и будет порядок, и будет покой... Император шёл наверх, по ступеням пирамиды, вокруг – по углам – сияющим грозным кордоном реяли в воздухе Белые Крылья, мощь и красота завораживали, и Итари удалось заставить себя оборвать мысли о тех, кто собирался встать в их ряды. Единая линия. Логично и правильно. Так – лучше. И не тебе, с твоими мелкими целями и метаниями, судить тех, кто знает величие подчинения большому пути, - как ни сжимается сердце, а это правда. У тебя, если можно так выразиться, другой уровень. Пониже. А когда тебя не станет, может быть, кто-то из Белых Крыльев будет помнить, что до начала настоящей жизни – в жизни человеческой – был когда-то такой Райнек Итари… Да нет, бред. В бесконечности высокого служения вряд ли останется место для мыслей о промелькнувших мимо людях. Особенно о тех, с кем связаны не самые приятные воспоминания…

Император поднялся на вершину, где сияло солнце. Итари спохватился: идиот, как можно было так непрофессионально распереживаться, зачем было вообще приходить сюда, если из головы вылетает самое важное? Нужно смотреть, и слушать, и ловить свои ощущения, или зачем его учили столько лет, зачем он работал… Император. На Итари вдруг нахлынул страх встретиться с ним взглядом, - и он холодно и веско отметил этот факт. Страх. Никогда раньше не было у него такого. Это последствие того, что он узнал, или страх возник независимо от знания, только лишь от соприкосновения с личностью императора – личного, прямого, без посредников и преград, когда взгляды пронизывают дрожащий жаркий воздух, и ничто не может удержать от узнавания… от правды?

Он дождался, когда император посмотрит на свой народ. Этот взгляд ждали все, - это оставалось в памяти как одно из мгновений, ради которых стоит жить, как соприкосновение с вечностью, с чем-то, что выше тебя, и что всегда защитит тебя, что бы ни случилось… Итари напрягся: а вдруг император догадается, что один из тысяч – знает?

Расстояние было огромным. И всё же – с этого расстояния взгляд был живым, ощутимым… тяжёлым. Вместе с ним приходило ощущение: да, раньше было иначе, но теперь, с новым витком жизни, с благодатью долголетия, будет – так. Привыкайте.

Итари не знал, как поверили этому остальные. Наверное, в порыве радости и искренней любви – безоговорочно и сразу. Он – не смог. Знал, что лёгкость и уверенность больше не вернутся. Что ощущение грядущих бедствий отныне никуда не денется и будет тоскливо ждать, когда будущее станет настоящим. Что с этой отравой его жизнь покатится дальше, рассыпаясь на множество мелких целей или теряя их вовсе.

Когда взгляд императора скользнул дальше, Итари отошёл вглубь крыши, стряхнул пыль, - нелепо и странно, подумалось: нашёл о чём заботиться. Медленно стал спускаться. От сидения на солнцепёке с непривычки заломило виски. Мысли пропали. Ступеньки, ступеньки, неохотно открывшаяся дверь, голоса внизу, - а по пути наверх их не было, наверное, люди тоже вернулись откуда-то, не дожидаясь ухода императора. Знакомые улицы, по которым идёшь как во сне, радостные лица, попадающиеся навстречу, обрывки разговоров: мир жив, мир несётся по своим делам, в мире много всего, чем он живёт, кто-то дёргает детей, кто-то потерялся и теперь нашёлся, кто-то собирается в ресторан, кто-то – за город… Жизнь, несущаяся мимо. Жизнь, от которой он отказался много лет назад, уйдя в работу, уехав на Йавинту. И теперь – всё мимо. И они обмануты самозванцем. Не знают. А что он сделал для того, чтобы этого не произошло? Что может сделать – теперь? Ничего? По-прежнему ничего? Кто-то решил без него, продвинул самозванца, помог занять место Агистаса Мойры. Белые Крылья… те, кто любит и охраняет императора…

Итари остановился, на него кто-то налетел, он пробормотал какие-то извинения и почти не услышал того, что ему говорили в ответ. Белые Крылья. Те, кто не мог не распознать подмену. Они – согласились? Они смирились? А они вообще могли это сделать – против своей воли, они, в само существование которых заложена любовь к императору, верность, на которой они, собственно, и держатся в мире живых, будучи призраками? Если самозванец прошёл испытание Белых Крыльев, значит, в мире всё поменялось. И грядущая война с Объединёнными Звёздами… Просто – будет. Белые Крылья не против. Вялотекущее противостояние им надоело. И кто он такой, чтобы суметь им помешать?.. Или нет, он ничего не знает о них, и только от них самих можно узнать ответ? Ответ, который ничего им не стоит, потому что он не сможет им противостоять.

Белым Крыльям не смогли бы противостоять все Одарённые Силой Астлана, даже собравшись вместе. Наверное, их не смог бы победить и Орден хиннервалей Объединённых Звёзд, но те и не пытались никогда, - не было причин для личных столкновений: те и другие веками делали всё возможное, чтобы исключить их. Теперь, наверное, две смертельно опасные силы столкнутся… Итари смотрел на пирамиду снизу вверх, - белые силуэты ещё не исчезли, они продолжали висеть над четырьмя углами, как сполохи белого пламени, возникшего из ниоткуда и уходящего в никуда. Как спросить у тех, кого нет среди живых? От жути и высоты кружилась голова, дотянуться… подняться? Подняться по ступенькам туда, где смел всходить лишь император? Нет, немыслимо, кощунственно… Итари смотрел на них, смотрел долго, потерял счёт времени, солнце пронизывали Белые Крылья своими лучами, сливалось с ними, отчаянно пекло, - весь народ уже разбежался, Найарит вымер в полуденном зное, и только один Итари стоял под гигантской стеной пирамиды, не помня, как дошёл сюда, не зная, что делать. А потом Белые Крылья медленно поднялись в небо и растаяли в высоте.

Он очнулся только в транспорте, - за окном мелькало небо, города почти не осталось, а рядом кто-то с интересом рассказывал ему о том, как выращивает спольди для соревнований, как это опасно и увлекательно, потом разговор незаметно переехал на то, что жена должна повиноваться мужу как Творцу, и только тогда в семье будет мир. Итари улыбнулся, сказал, что ему сейчас выходить, ему пожелали мира и благословения Неназываемого, и переполненный транспорт уехал, оставив его стоять на нагретых камнях. Неподалёку шумел на ветру парк, Итари оглянулся на праздничную толпу и вошёл вместе с нею туда.

Парк был ухоженным, чистым, - Итари смутно вспоминал, что когда-то тут всё было иначе, чуть ли не бандиты собирались на сходки, а сейчас всё спокойно и свободно, и играют дети. Он сел на траву под уходящим ввысь стволом и закрыл глаза.

Провал в памяти? Кто-то из одарённых Силой решил показать ему, что соваться в их дела вредно для здоровья? Кто? По восходящей: жрецы? Белые Крылья? Сам император?

Он прогнал холодок страха. Это непрофессионально. Нужно строго и подробно перебрать всё виденное с того момента, как он спустился с крыши. Ступеньки. Сколько их было? Десять, площадка и ещё восемь, нижние выщерблены и скользят. Во дворе слышались голоса, два женских и три детских. Дети ссорились, им было наплевать на праздник, женщины были недовольны. На улице первой встретилась семья мужчины, который явно не занимался физическим трудом, потому что обрюзг и оплыл, но глаза так светились, что можно было не заметить его проблем со здоровьем. Семья, впрочем, тоже здоровьем не блистала. Дальше. Дальше. На одном из верхних этажей в окне кто-то выставлял ареандрии, которые убирал на время, чтобы можно было посидеть на подоконнике и посмотреть на церемонию. Ареандрии цвели нагло и буйно, как они обычно это делают. Все шли с площади, пробираться сквозь толпу было тяжко, а сама площадь уже почти опустела. Ну вот и всё, и нечего бояться. Нечего воображать о себе то, чего нет, тоже мне – хранитель страшной тайны, которого великие хотят предупредить о том, чтобы не болтал…

Ему стало неловко. Откуда-то слева прилетел коричневый мяч, Итари поймал его и обернулся, ища хозяина. Хозяин прибежал чуть погодя и уставился на него снизу вверх – живые чёрные глаза смотрели с ожиданием и нетерпением: ну зачем тебе, взрослому, этот мяч, отдавай скорее, чего тянешь. Итари подкинул мяч и ловко наподдал ногой, сам удивился, что получилось так точно. Давно не упражнялся.

Он вздохнул. Где-то здесь он рос, если углубиться в запутанные улицы, то можно найти давно проданный дом, в котором живут чужие люди. Когда уезжали, в пристройке не смогли отковырять от стены старую картину, прикрывавшую дырку. Наверное, новые хозяева разобрали пристройку и построили новую, от картины не осталось даже воспоминаний. А жаль…

Он остановился посреди яркого дня. Всё-таки он не всё восстановил в памяти. Дыра есть. После того, как он пришёл к пирамиде, после того, как бесполезно простоял под ней на солнцепёке несколько часов, и Белые Крылья медленно взмыли в небо, – наступал провал. Он не помнил, как попал в транспорт. Машинально вывернул карманы: всё на месте. Подумалось: что за ерунда, ответа не было, может, это просто солнечный удар с непривычки. Надо возвращаться, что делать в чужом районе, кого искать? Зачем он вообще сюда приехал?

– То есть ты не помнишь, зачем туда поехал, - неспешно повторил Гирантайа. За повтором чувствовалось напряжение и попытка собраться с мыслями.

– Да. Если меня оставили в живых, значит, либо я совсем мелкая сошка, и мои действия ни на что не повлияют, что, разумеется, так и есть… либо между ведомствами существует договор, нарушать который они не хотят – по своим причинам.

– А что нужно тебе?

Итари задумался. Что ему нужно? Правда? Он её уже знает. Вернуть всё на круги своя? Не выйдет, мёртвые могут жить только Белыми Крыльями, а Агистас Мойра, во-первых, мёртв, во-вторых, никогда в их число не входил. Как и полагалось императору.

Бессильный гнев захлестнул так, что от этого можно было покончить с собой. Ты – никто. Тебя поставили – или сама жизнь поставила? – перед фактом, с которым ты ничего не сделаешь, и остаётся только смириться. Вернуться на работу, например. Улететь обратно на Йавинту и продолжать следить за тем, кто, как и с кем поговорил на очередной вечеринке местной элиты. Сообщать это на Астлан, чтобы с информацией работали другие. Или не работали, если его информация ничего не стоит. Определяли ценность присланного им. И зачем была его жизнь? Зачем дана была эта способность, позволившая увидеть самозванца, раскусить то, чего не смог никто? Уволиться, заняться на деле тем, что изображал на Йавинте, - торговлей? Ради чего? Когда он шёл на службу, то в этом была жизнь, целесообразность, смысл, а это? Просто ради денег? Ради того, чтобы отбыть оставшиеся до смерти десятилетия? Просто отбыть, лишь бы не отвечать за то, что ты обрываешь ненужную тебе бессмысленную жизнь, в которой ты попросту проиграл – проиграл тем, кто намного сильнее, тем, кому ты, в общем-то, служил, и кто отнёсся к тебе как к песчинке, как к детали могучего механизма Астланской Империи. Сейчас самозванец использует не только его, а весь народ, - их любовь к императору, перешедшую к нему как нечто само собой разумеющееся. Влиться в ряды используемых – зная об этом и соглашаясь? Остальные хотя бы не в курсе…

– В идеале – я хотел бы убить самозванца, - медленно и честно сказал Итари. – Убить… неважно, как. Физически или морально. Пусть это была бы смерть или разоблачение. Чтобы все узнали о том, что Агистас Мойра мёртв.

Взгляд Гирантайа стал острым и пронзительным, как у нацелившегося на жертву хищника.

– Ты понимаешь, что говоришь это вслух?

– Да. Разумеется.

– То есть ты согласился с тем, что ты уже мёртв?

Итари жутко улыбнулся, - одними губами, глаза остались мрачны.

– Я согласился с этим в нашем прошлом разговоре. Ты забыл?

– А… да. Ты понимаешь, что исполнение твоего желания означает взрыв?

– Конечно.

– Взрыв – это смерти. Это гибель Астланской Империи как нерушимой крепости. Это обнажение перед всем миром нашего несовершенства. Ошибки или предательства Белых Крыльев. Это хаос в империи. Ты понимаешь, в чью пользу может быть этот взрыв?

– Этот взрыв может быть только в пользу астланского народа.

– Как?

– Наш народ достоин правды, а не использования вслепую.

– Ты так наивен? Толпе так проще.

Итари помолчал. Толпе. Не народу. Может быть, он и вправду так наивен.

– Возможно. Но я – не толпа. Ты хотел знать, что нужно мне? Я сказал. Я – не из Белых Крыльев, я простой живой мертвец, а мертвецы, как известно, выше живых. Хотя бы тем, что им уже нечего бояться, потому что самое страшное с ними уже случилось, и им нечего терять.

– Погоди! Погоди. Я должен подумать.

– Подумай, - согласился Итари. - И не забудь, что шаддиалям даётся всё.

Гирантайа беззвучно повторил древнее имя приговорённых к смерти.

– Что же ты будешь делать? – тихо спросил он.

Итари чувствовал, что его несёт, и не мог остановиться.

– Расширять знания, которые мне предстоит унести с собой. Например, узнавать, предатели ли Белые Крылья.

– Они не говорят с живыми.

– Зато говорят со жрецами.

– Но…

– Жрецы не отказывают шаддиалям, потому что это преступление перед Неназываемым. Конечно, всегда есть возможность исполнить приговор до ненужного разговора, но я надеюсь, что вы тоже не станете брать на себя такое. Моё знание ведь ни на что не повлияет, - он снова оскалился. – Так что позвольте мне пройти путь так, как мне подсказывает совесть.

Гирантайа не сводил с него глаз.

– Ты сумасшедший, - беспомощно пожаловался он.

– Возможно.

– Иди, и… когда пройдёшь свой путь, вернись ко мне. Я буду ждать.

– Не сомневаюсь, - усмехнулся Итари и покинул кабинет.

Покидать жизнь, как приходить в неё, суждено одному, и Итари уединился. Длинная узкая белая полоска материи не помещалась на столе, он аккуратно свернул лишнее и обмакнул тонкую палочку в чернила. Чернила были дорогой редкостью, ими пользовались только для ритуалов или для ручного рисунка, он грохнул на них кучу денег и теперь думал только об одном: лишь бы не испортить. Чёрный след на конце палочки поймал луч от светильника. Так странно: ритуал, уходящий в века Падения, - и искусственный свет, дитя восставшей цивилизации. Итари вздохнул. Белая ткань была чиста, как новая жизнь, и эту чистоту нужно было разрушить – чёрными письменами грядущей смерти. «И если я не пройду предначертанный путь, лиши меня, Неназываемый, почестей и счастья посмертия воина, да стану я прахом, да исчезну из памяти людей, как исчезли недостойные имена проклявших тебя, проклявших Творца тебя и людей. И если я пройду предначертанный путь, встреть меня и проводи к лучшим, павшим за тебя и ради тебя, и да буду я ощущать вечную радость твоего присутствия. Райнек Итари, шаддиаль.» Он опасался, что последние слова не поместятся, а это будет значить, что он ошибся, и тогда придётся каким-то образом возвращаться в отринутую жизнь, смиряться, искать место среди толпы… но нет. Непривычная к письму рука чересчур старательно выводила знак за знаком, белая полоска материала перемещалась, и когда закончились последние штрихи, на столе всё ещё лежал небольшой неиспользованный свиток. Путь принимался. Судьба была истолкована верно.

Итари подождал, пока чернила впитаются в белую ткань и перестанут пачкаться, аккуратно обмотал левую руку белой повязкой выше запястья и опустил рукав. Исчерна-красная ткань скрыла знак шаддиаля, если не знать, то… да нет. Меняется же не только это, меняется взгляд, меняется осанка, по глазам можно определить, кто перед тобой… Так говорят.

Он долил в чернила вина, щёлкнул зажигалкой и поджёг их вместе с тонкой палочкой. Очищающее пламя пожрало письменные принадлежности, которые не имели права рисовать что-то ещё. За окном догорал закат.  

Итари деловито сосчитал оставшиеся деньги, - на догорающую жизнь хватит, если не переусердствовать. Внимательно изучил последние данные о подготовке кандидатов в Белые Крылья. Они уже прошли пещеры Мельвина, должны жить в лагере неподалёку. Их всегда мало. Всегда. Потому и нет множества лагерей, а есть только один. И не пора ли признаться себе, что поиски выхода на Белые Крылья – это не только исполнение желания шаддиаля, это ещё и проснувшаяся мучительная мечта увидеть Акти. Возможно, в последний раз. Если она согласится. Если жрецы допустят. Если не отсечены все пути назад…

Регулярных рейсов не было, пришлось добираться до ближайшего посёлка, а дальше нанимать транспорт, водитель которого остановился недалеко от высоких скал и виднеющегося на них белого дома, высадил Итари, развернулся и поспешно сбежал, как будто за ним гнались. Итари пожал плечами и пошёл пешком - по дороге, вверх, к скалам, туда, где дорога с одной стороны обрывалась пропастью. Холодно и рассудочно отметил, что чужой страх перестал вызывать сочувствие. То ли после встречи со своим собственным страхом, то ли после белой ленты на запястье, отчеркнувшей обычную, нормальную жизнь, в которой кого-то, кто действовал не в твоих интересах, можно было даже каким-то образом понять, если и не пытаться оправдывать…

Идти оказалось долго и неприятно, он несколько раз останавливался, чтобы перевести дух, но упорно, шаг за шагом, полз вверх. Подумалось: наверняка у жрецов есть хорошая дорога с какой-нибудь другой стороны, и наверняка найти её легко и просто, только они намеренно напустили страху, чтобы к ним не совались за лёгкими исцелениями или предсказаниями будущего, желательно такого, какого хочется… или с иными глупостями. Жара добивала, он то и дело прикладывался к бутылке с водой, которую тащил с собой ещё от Найарита, но чувствовал, что его надолго не хватит. Отвык, отвык, расслабился на цивилизованной Йавинте…

Дорога окончилась внезапно - скалой. Итари нахмурился: ну да, может быть и такое, непрошеный гость упирается в стену и может навертеть на себя хоть десять повязок шаддиаля, но ежели он неправильно истолковал свой путь, то захочет сохранить свою жизнь и спустится вниз, испугавшись погибнуть от голода и жажды. А истинно приговорённый… приговорённому всё равно, где и от чего умирать. Итари отряхнулся, для очистки совести провёл ладонью по скале, проверяя преграду на непреодолимость, и пристроился возле неё. Они знают. Они наблюдают, в этом нет никаких сомнений. Рано или поздно придут.

Его нашли рано утром, когда забытьё заставило потерять ощущение реальности. Он дёрнулся, едва рука жреца только протянулась к нему, - не успела дотронуться. Увидел лица жрецов, - мимолётно улыбнулся, но улыбка тут же погасла: выдерживать их пламенеющие взгляды для обычного человека было тяжко, на Йавинте он так ни разу и не встретился с тамошними Владеющими Силой, а на родном Астлане раньше тоже не приходилось. Жрецы помогли встать, он обернулся – и увидел, что скалы нет, есть проход, а дальше стоит белый дом, тот самый, видный издалека. Он не сумел загнать поглубже мысль о том, что где-то там спит сейчас Акти, и от этого по всему телу прошла нервная дрожь. Жрец с удивлением обернулся на него, но ничего не сказал.

В белом доме он почти упал в кресло, на столе перед ним возникла круглая чаша с тёмным напитком, - он не притронулся, потом предложили на выбор: курить, пожевать листья или нюхать, он жадно затянулся. Всё повторялось, и он не хотел, чтобы повторилось с тем же результатом. Закрыл глаза. Жрец ждал.

Итари живо представил себе, что жрец всё знает, и его рассказ будет сейчас длинным, назойливым и совсем неуместным. А потом жрец спросит, зачем он вообще сюда пришёл, почему сюда, в лагерь для будущих Белых Крыльев, а не во дворцы Найарита… Затянулся ещё раз. Медленно, настойчиво, шаг за шагом рассказал, как узнал о том, что на троне самозванец. Не стал открывать глаза, чтобы проверить реакцию жреца. Не захотел. Лучше думать, что ты вот так, слово за словом, убиваешь тайну самозванца, потому что слова уже не исчезнут, пролетев в рассветном воздухе, слова сильнее людей и выплывают наружу даже там, где люди уходят в вечность. Он докончил рассказ, докурил и аккуратно затушил окурок. Наконец поднял глаза на жреца.

– Вы знали, правда?

– Ваши сведения весьма опасны, - проговорил жрец. – И… несвоевременны. Впрочем, такие сведения несвоевременны всегда. Вы напрасно надеетесь, что мы будем говорить с Белыми Крыльями.

Итари не удержался от горькой усмешки.

– Я так и знал.

– Нет. Не потому, что мы в сговоре и хотим оставить всё как есть. Всё как раз наоборот…

Итари напрягся. Было очень похоже, что жрец собирается переступить какую-то черту и сказать больше, чем мог. Впрочем, они же прекрасно знают, с кем разговаривают, они ничем не рискуют…

– Белые Крылья с некоторых пор перестали отвечать нам.

– Но вы их видели? - быстро спросил Итари. Почему-то в слова жреца он поверил сразу.

– Да. Так же, как и все.

– Ваши попытки общения происходили при императоре?

– Нет. Разумеется, нет.

Итари кивнул. Всё это было слишком плохо, чтобы быть правдой, очень хотелось решить, что ты попал в кошмарный сон и обязательно проснёшься.

– Белые Крылья с ним, - почти беззвучно сказал Итари. – Иначе и быть не могло, он не смог бы занять это место. И вы отправите к ним Акти?!

– Кого?

Итари остановился и перевёл дух.

– Намакту Тейе.

Лицо жреца враз стало каменным.

– Она женщина. Она способна пройти последнее испытание, но может сломаться в День Обратного Пути. У женщин, знаете ли, иногда это включается, - мужчины, дети…

В голосе жреца было несомненное презрение, он явно добрался до любимой темы, - недаром же давно работал с кандидатами в Белые Крылья, - но потом вдруг осёкся. Райнек терпеливо ждал, пока жрец сообразит.

– Вы хотите, чтобы кто-то из кандидатов узнал о самозванце? – уточнил жрец.

– Было бы неплохо, но у Белых Крыльев, как бы выразиться, одна мысль на всех. Даже если кто-то при жизни и думал хоть немного иначе, то перестанет. Так что не поможет.

Жрец помолчал.

– Спасибо.

Итари понял, что беседа окончена, что большего он не добьётся, молчание Белых Крыльев – единственная его добыча… и надо уходить. А Акти он так и не увидел.

Жрец глянул на нетронутую чашу.

– Пейте. Это просто моррето. У меня не было приказа осуществить ваш приговор.

Итари встал, мгновение подумал – и выпил одним духом, до дна.  

 До гостиницы в Найарите он добирался долго и муторно, то и дело задрёмывая, - осталось в памяти, как на какой-то станции пили воду и дрались, повизгивая, тарраскены. Гибкие сиреневатые тела сцеплялись и расцеплялись, пребывая в движении каждую секунду, и смотреть на эти карикатуры на людей было неприятно. Подумалось: они специально не вымерли и не были съедены в разные голодные времена Астлана, чтобы демонстрировать людям, до чего те могут опуститься. Когда – казалось, по прошествии столетий, - он наконец закрыл за собой дверь, то яростно и долго отмывался, как будто даже взгляд на грязных тварей пачкал его самого. Поправил повязку шаддиаля выше запястья, посмотрел за окно: надвигался закат. Нужно было выходить на Гирантайа и сообщать всё, что удалось узнать. Понимая, что это провал. Понимая, что это всё, и больше Гирантайа не удержит отсрочку исполнения приговора. Пожелать смерти императору. Вслух. Да, наверное, он действительно сошёл с ума… А что оставалось? Попытаться переубедить Акти в День Обратного Пути и жить так, как будто ты ничего не знаешь? Вряд ли она одобрила бы, если бы он согласился на такое, не говоря уже о том, чтобы последовать за ним. Она всегда хотела яркой большой жизни и великой цели, перед ней наконец это засветилось, а он – что он собирался ей предложить? Жизнь тарраскенов, которых не интересовало ничего, кроме еды и размножения? Да Акти в гневе пошлёт его подальше и гордо уйдёт в Белые Крылья, чем бы ей это ни грозило. Он бы сам на её месте ушёл.

Идти к Гирантайа зверски не хотелось. Итари никто не вызывал, связь молчала, его как будто не было вовсе, снаружи – за порогом – оживлённо текла чужая жизнь, а он… он засел в своём номере и чувствовал, что никому не нужен. Даже смерти. Можно было снять с руки белую повязку и кощунственно сжечь, как старую грязную тряпку.

Через день он всё же выполз – заставил себя, придумал повод, что кончились продукты, хотя всё это можно было заказать в номер. Найарит странно притих, в воздухе реяла близкая гроза, новости не давали ничего особенного… и он решился.

Перед зданием своей службы долго стоял, разглядывал казённое скучное строение, как будто увидел его впервые. Где-то там принимаются решения, вершатся судьбы. Кем? Он никогда не доберётся до них, никогда ничего не изменит. Он привык быть мелкой частичкой огромного механизма, и когда-то это даже приносило удовлетворение. Толпа съест, толпу можно использовать… частички механизма – тоже. Может, потому он и никому не нужен сейчас? Его исключили из числа надёжных, он не в состоянии ничему помешать, и его просто игнорируют…

Он зашёл внутрь, - пропустили беспрепятственно, как обычно. Гирантайа был у себя, даже не попросил подождать, - стремительно встал навстречу.

– Ты пропал на два дня, - с упрёком сказал он. – Я думал, что тебя уже убили.

Итари пожал плечами.

– Я никому не нужен.

– Да? – Гирантайа вдруг сорвался на крик. – Ты? Никому не нужен? А от чьих слов пошёл ползучий бунт? Ветром нанесло с Йавинты? Нет, это ты!

Итари оторопело уставился на него.

– Какой бунт? Вы же всё знали и были согласны!

– Нет. Знали не все. И не всё. И жрецы молчали, даже те, кого он привлёк на свою сторону. Теперь… я не знаю, что теперь будет. Возможно, он примет меры. Даже наверняка. И никто даже близко не может предположить, какие. Из третьего отдела исчезло пять человек. Пять! Из третьего!

Итари похолодел.

– Но ведь это же…

– Именно. Ты хотел взрыв – ты его получил. И даже если теперь тебя убить, это ничего не изменит. Живи, скотина…

Итари потёр лоб.

– И что же теперь делать?

– Ждать. Как это ни гнусно. Опередить его мы не можем.

– А убить?

– Ты всё о своём… Ну попробуй, организуй что-то против Белых Крыльев.

– Белые Крылья давно уже молчат.

– Да? – Гирантайа слабо удивился. – Значит, в сговоре… И скоро среди них будет пополнение. Скоро. Ты никого не отговоришь. Наверное, все мы будем либо ликвидированы, либо сосланы на Парадокс Времени. Больше нам ничего не светит.

– С Парадокса бежали, - хмуро напомнил Итари. – Это всё-таки вариант.

– Вариант – это если ты убедишь будущие Белые Крылья убить самозванца, - резко отозвался Гирантайа. – Только у тебя не получится. Ни у кого не получалось. И если ты вообще доживёшь до Дня Обратного Пути. Не все в восторге от идеи, у многих уже связаны руки. Зачем ты приехал?! Твоё донесение ещё можно было как-то замолчать, но…

– А что, оно до сих пор цело? – поинтересовался Итари. – Странно.

– Донесение цело, и его ещё возможно истолковать как-то иначе. Вот тебя – нет.

– Ну так убери меня.

– Уберу. После Дня Обратного Пути. Если у тебя ничего не выйдет.

Итари широко улыбнулся.

– Ну что ж, пусть так. А когда он?

– Со жрецами же ты общался, а не я, - язвительно напомнил Гирантайа. – Забыл спросить?

– Забыл, - согласился Итари. – Тебе не кажется, что всё это совсем несерьёзно и полностью непрофессионально? Древние ритуалы, слова о каких-то взрывах и подводных течениях, которые невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Я думал, что работаю в серьёзной организации…

– Я тоже. А ещё я думал, что Белые Крылья в состоянии исполнять свои обязанности.

Итари не нашёлся с ответом.

– Возвращайся в тренировочный лагерь. Я прослежу за тем, чтобы ты туда доехал. Ты в состоянии трезво оценить шансы или думаешь только эмоциями, потому что там Намакту Тейе?

– Я профессионал.

Гирантайа мрачно усмехнулся и прогнал его из кабинета.  

День Обратного Пути начинался мрачно, - гроза всё-таки пришла, духота сменилась потопом. Райнек добирался до тренировочного лагеря на скале с остановками, с объездами, - воздушный транспорт тоже ходил с перебоями, а наземный местами вообще стоял. Рядом поговаривали, что это что-то в воздухе, не просто так, и надо бы под защиту, поспрашивать знакомых, у которых хоть кто-то имеет отношение к жрецам… Райнек молчал. Поспрашивать ему предстояло не в теории, а на практике. Потом наконец настала последняя остановка, он пересёк границу между крышей и ливнем, и на голову обрушились нескончаемые капли. На остановке его ждали.

Двери открывались одна за другой, он страшился – и ждал, когда же откроется последняя, отделяющая его от Акти… и что же будет. Разумеется, она не хочет его видеть. Кто бы сомневался.

Поначалу он видел только чёрные длинные волосы, падавшие на тёмно-красную одежду. Ткань мягко скрывала её, - вроде бы и не настаивала на том, что не надо стараться рассмотреть, но когда ты пытался, то взгляд наталкивался на глухую стойку воротника и прямой ниспадающий покрой. Женщина? Кто сказал? Белые Крылья…

Она не знала, кто придёт. Им не сообщали. Последнее испытание. Не положено знать, положено встретиться с судьбой и реагировать на неё с чистого листа, беззащитным и неподготовленным. Так правильно. Так – честно.

Акти сумрачно улыбнулась.

– А я ведь хотела, чтобы ты пришёл. И чтобы было поздно.

Райнек прислонился к стене. Почему-то сильно кружилась голова, - то ли из-за бури за стенами, то ли от недосыпа. Он так и не сумел толком заснуть с тех пор, как вышел от Гирантайа. Сколько дней прошло?..

– Поздно. Оно и так поздно. Я…

Он глубоко вздохнул.

– Прости меня. Если можешь.

– Не могу.

– Я так и думал.

– И как?

– Буду жить непрощённым, - тихо отозвался Райнек. – Но я пришёл не только за этим. Ты ведь не отступишься, да?

– Когда я хотела, тебе это было не надо. Теперь уже нет.

Райнек кивнул. Невольно вспомнил жреца: как тот презрительно говорил о женщинах, которые своё предназначение отшвыривают в угоду мужчинам и детям. Презирать Акти ему не удастся.

– У меня есть к тебе просьба.

Она наконец-то обернулась. Подняла глаза. У Итари перехватило дыхание: взгляд стал намного глубже. Сильнее. Наверное, это посвящения, это пещеры Мельвина, это раскрытие способностей. Их призвали, - смена для Белых Крыльев нужна далеко не каждое столетие, можно всю жизнь прожить и так и не влиться в их ряды. Сколько из Белых Крыльев не вернулось с Ореанты, сколько нужно новых? Двое? А кандидатов пять…

– Ну говори.

– Убей императора, - попросил Итари искренне, от сердца.

Акти вздрогнула.

– Ты с ума сошёл…

– Эту версию я уже слышал. Но, к сожалению, она неверна.

– К сожалению?

– Да. Это не Агистас Мойра. Это самозванец.

Намакту Тейе пожала плечами.

– Уходи.

– Акти. Я говорю правду. Насколько я знаю, ты это чувствуешь.

– Ты – да. Но те, кто внушил тебе эту мысль, на это и рассчитывали… надо полагать.

Райнек задрожавшей рукой провёл по лбу. Испытание. Не возвращением в обычную жизнь, а таким вот… предательством. Если она согласится, то, конечно, как она может встать в ряды Белых Крыльев…

– Я прошу тебя. Я готов… я готов к тому, чтобы ты прочитала мои мысли. Я покажу тебе всё, что видел и перечувствовал. Всё. Мы рискуем – мы, Астлан.

Глубокий острый взгляд вспыхнул, он уже не мог отвести глаза, мог только смотреть, не отрываясь, теряя ощущение реальности, теряя опору – в жизни, просто под ногами, теряя равновесие… в последний момент он почувствовал, что падает, что сознание ускользает, - и ничего не мог с этим сделать, наступавшая чернота была сильнее.

Он очнулся на полу от прохлады, прикоснувшейся к вискам. Глаза не открывались, - хотелось нырнуть обратно в блаженную темноту и отключиться. Заставил себя поднять голову. Оглядеться.

Акти считала его пульс… и смотрела на повязку выше запястья. Когда поняла, что он пришёл в себя, резко повернулась.

– Шаддиаль, - бледнея, сказала она. – И ты промолчал.

Райнек отнял руку и опустил рукав.

– Это ничего бы не изменило. Ты – видела?

– Да. Не всё. Ты потерял сознание раньше, чем я успела увидеть то, что было после твоего ухода от пирамиды.

Итари вздрогнул. Уход от пирамиды. Провал в памяти. Опять. И даже она не смогла прочитать. Почему?!

– Ты сделаешь?

– Я…

Она смотрела внимательно и грустно.

– Я уйду в Белые Крылья. И не буду жить вечно. Как и ты.  

Прийти на посвящение в Белые Крылья было особой честью: хотя взметнувшееся в ночь белое клубящееся живое пламя над пирамидой виднелось далеко от Найарита, увидеть, как живые уходят в призраки, удавалось немногим, да что там, - за века, за тысячелетия видевших были единицы, и это их испуганные рассказы передавались из поколения в поколения. Итари никогда не думал, что посвящение будет при его жизни. Итари никогда не думал, что среди посвящаемых будет тот, кто ему дорог. Он и сейчас не хотел – ни думать, ни чувствовать, от захлёстывавшей душу боли хотелось только одного: умереть, но умереть предстояло не ему. Где-то на дне сознания билась мысль, что, может быть, в Белые Крылья уйдёт всё же не Акти, уйти же должны только двое из пятерых …

Никто не посмел спросить его, пойдёт ли он. Он видел и Гирантайа, и жреца, - те просто молча отводили глаза. Произнести вслух желание пойти на казнь он должен был сам, и никто, - он знал, - не посмел бы ему отказать.

И он сказал. Просто и обыденно сообщил, что он поедет. Ему предоставили место в треавале, треаваль взлетел, - Итари успел отвыкнуть от таких моделей, на Йавинте летало нечто более простое и устремлённое. Впрочем, летало не лучше и не хуже, у треаваля было лишь то преимущество, что ты сидишь один, и некому посмотреть тебе в лицо. Перед ним резко ушёл вниз Найарит, пилот остановил машину на разрешённом расстоянии, над Стеной, - ближе, внизу, копошились только жрецы, и ещё где-то там, - Итари сжался, - был император. Ждал пополнения своей личной гвардии. Ждал ли? Белые Крылья молчат…

Видно было плоховато, да он и не ожидал, что разглядит лица. Даже не хотел, - и без того задыхаешься от каждого далёкого шага там, внизу, от каждого мгновения пока ещё жизни… её жизни. Пятеро – мелкие, почти незаметные рядом с пирамидой, - шли в ряд, шаг за шагом приближались к ступеням. Невидимая черта, переступишь – уйдёшь. В белое живое пламя, крутящееся в небе невиданным сполохом.

Они остановились на мгновение. Навряд ли сговаривались, просто – это был последний безвозвратный миг бытия человеком. Дальше – на лица упал пронзительный свет, пятеро подошли ближе и одновременно поднялись на ступени.

В первые мгновения Итари ничего не понял. Секунды мучительно растягивались, люди стояли на нижней ступени пирамиды, белый свет ослепляющее бил по глазам, казалось, что ты сейчас всё упустишь. Пятеро – стояли, ничего не происходило, их тела не изменялись… они не умирали?! Итари вскинул голову: где-то рядом появился император, вот же он, внизу, на камнях пустой площади, идёт… зачем? Глянул вверх, на разрешённые треавали. Померещилось, - да, конечно, померещилось, с такого расстояния нельзя рассмотреть, - что у него на миг стали жёлтые глаза…

Пилот внезапно ответил кому-то: слушаюсь. Треаваль резко развернулся и с креном стал уходить в сторону. Итари заметался, хотел было спросить, что происходит, потом включилась связь, Гирантайа сообщил, что поступил приказ убрать всех зрителей. Просто приказ, больше ничего. Итари спросил, что с кандидатами. Гирантайа помолчал и сказал, что будет его ждать. Назвал адрес. Итари сумел слабо удивиться. На внешней станции Найарит-восемь он ещё не бывал, - это не была станция пересадок, и пассажирам там делать было нечего.

Треаваль высадил его в центре пересадок, Итари мгновенно затерялся в толпе. Люди куда-то спешили, он видел обрывки чужих жизней, перед глазами проносились чья-то радость от встречи и беспокойство, расставания, а ещё привычные люди не терялись в огромных терминалах и быстро расходились по своим выходам, Итари пригляделся к указателям и тоже слился с толпой. Найарит-восемь. На неё никому не надо. Перед ней, после – обычные пассажирские станции. Зачем ему туда? Обожгла мысль: что-то получать. Какой-то груз. Не думать, не думать, не думать… Долго. Долго - добираться до транспорта, долго ехать. Сходить с ума от мучительного ожидания, когда ты почти видишь, как умирает надежда. Надежда – на что?!

На Найарит-восемь надо было высаживаться быстро, он выскочил, спрыгнул на землю и остановился. Глухие стены огромных безликих зданий, изнанка цивилизации. Если кого-то убить здесь и спрятать, то это самое подходящее место. Найдут нескоро. Если вообще найдут. Он вдруг вспомнил, что он – шаддиаль, и приговор никто не отменял. Так, может, для того и вызвали? От этой мысли почему-то даже стало легче. Самому умирать проще, честное слово…

Жрец возник перед ним как из воздуха, - только что не было, и вот он, стоит, чуть ссутулившись, как будто постарел с прошлой встречи. Да, точно. Постарел.

– Никто не прошёл, - как будто продолжая разговор, сообщил он. – Ни один.

Итари молчал. Пусть продолжает.

– По закону, император должен был убить их. Но император… не знает закона.

Итари молчал. Его нисколько не удивило, что император не знает закона.

– В прошлый раз в Белые Крылья человек входил триста сорок лет назад. Триста сорок два года, если быть точным. Недостойные были убиты. Этот закон не записан нигде. Император должен знать. Он – не знал.

– Можно меня не мучить? – попросил Итари. – Я и без вас знаю, что император самозванец. До вас только сейчас дошло?

– Я убедился, - слова Итари как будто пролетели мимо. – Мы убедились. Но это ничего не изменит. Ты знаешь, сколько жрецов сейчас годны хоть на что-то? Ты знаешь, как мы, будто стремясь к самоубийству всей школы, менялись?

– Нет. Я был на Йавинте. Откуда же мне знать?

– Так я тебе скажу. Скоро стариков по-тихому уберут. Всех. И навряд ли нам повезёт настолько, что это будет ссылка на Парадокс Времени. Но я работал честно. То, что никто не прошёл, - не моя ошибка. Они могли. Они все были – кровь Неназываемого, и сила крови была раскрыта. Что-то не так.

– Что-то не так, - эхом согласился Итари.

– Они живы, - с напором сказал жрец. – И пока они живы, жива и кровь. Я не знаю, чего хочет император, но кровь должна уцелеть. Как на Прародине, как во времена Падения, как всегда, когда на нас обрушивалась горечь поражения. Тогда зов крови когда-нибудь вернёт и его нам. Иначе, - на лице жреца промелькнула жуткая улыбка, - нечему будет звать, и мы будем оставлены в бездне одиночества навеки.

Итари кивнул. Древние фразы въедаются в память в детстве, их можно продолжить с любого места. Но сейчас – было слишком много. Бездна одиночества народа Астлана во Вселенной в устах жреца превращалась из красивой фигуры речи в ощутимую, реальную и почти зримую жуть, которая надвигалась на всех, и некуда было бежать.

Мимо проскочил ещё один транспорт. Остановился так же на пару минут, никого не высадил и ушёл дальше.

– Ты встретишь Намакту Тейе и уедешь с ней. Она согласна. Возможно, вас уже никто не призовёт. Призовут ваших детей. Внуков. Ты понял меня?

– Да, - Итари стиснул внезапно похолодевшие руки. – Надо беречь кровь.

– Надо уцелеть. Ты лучше меня знаешь, как это делается.

Итари кивнул. Затеряться. Возможно, сменить имя и никогда не говорить о прошлой жизни. Растить детей – в знании. В ожидании. Их детей. С Акти. Проклятие уходящих в разные стороны векторов на глазах таяло, где-то в невидимой высоте судьбы менялись и сходились – для сложной и безумно важной цели, имя которой было: жизнь.

Единственной сложностью для Императора было прорваться сквозь защиту планеты. Вызвать на себя огонь всего космофлота, защищавшего Йавинту, в его планы не входило, на это он послал несколько отвлекающих внимание кораблей, а сам вынырнул из гиперпространства в опасной близости от атмосферы и резко пошёл на снижение – над столицей, где любой неверный выстрел с орбиты уже влечёт за собой нежелательные жертвы… вынужденные потери, как холодно называли это теоретики и практики от войны.

А потом, когда сбивать его было уже поздно, он приземлился возле резиденции Ордена – чтобы начать свой путь смерти. Хиннервали, разумеется, почувствовали, кто он. Разумеется, у них было слишком мало времени. Конечно, о том, как применять объединяющую волю, глава Ордена прекрасно знал, но никогда не пробовал. Но теперь по коридорам шла смерть, вызывающая, требующая боя, чувствующая своё превосходство и дразнящая лёгкостью победы над собой, – вот же, я один, придите и убейте меня, я жду, где же вы?.. И они – выходили. И попадали в невидимый клубящийся вихрь, рассыпающий вокруг себя шлейф сине-белых молний, которые били в самую душу… Нет, точнее. Туда, где душа соединяется с телом.

Он шёл, оставляя за собой трупы. Объединённая воля не позволяла хиннервалям уйти, попытаться спастись по одному, – все они должны были, обязаны отдавать все силы неравному бою, они оставались и погибали, он не щадил никого, ни учеников, ни женщин, ему было всё равно, он пришёл убивать, он давно уже решил, что это будет, и не было в мире силы, – и Силы, – которая могла бы встать между ним и их смертью.

Город перестал жить. Город задохнулся от множества смертей. Город безмолвно кричал, погибая вместе с Орденом, и мало кто мог вырваться из тисков ужаса, чтобы добраться до кораблей, бросить всё и бежать. Когда Император закончил свой путь смерти, город лежал перед ним, оцепеневший и недвижный.

И город увидел.

Император вышел на его экраны, чтобы объявить свою волю – ту, что будет править им отныне и навсегда.

Он говорил о том, что он руниа, о могуществе Империи и о запрете на обучение владению Силой, но слова падали в мёртвую тишину, а воздух был полон ещё не отлетевших в вечность душ.

Те, кто видел раньше Агистаса Мойру, сумели слабо удивиться: да откуда же, откуда этот жуткий, высохший, едва держащийся на ногах старик, где черноволосый статный человек с Астлана с красноватой кожей?.. Но вопросы мелькали и рассыпались, ясно было только одно: это конец. Прежней Йавинты больше не будет.

Император был милостив, предлагал жителям остаться в своих домах и перейти под руку Империи. Он не собирался разрушать город.

Но город умер.

Райнек и Акти видели это в маленьком городе среди лесов. У экранов на улицах, как обычно, собирались люди, это была связь с большой жизнью, но сейчас… сейчас все молчали. Руниа. Никому не пришло в голову, что руниа – это тот самый. Тот, кого ждал Астлан. Неназываемый… он мог пройти по пути смерти, мог убивать, но… что-то было не так.

А потом Акти коснулась руки Райнека.

– Хорошо, что тебя там не было, - тихо сказала она.

Райнек не мог говорить. Просто кивнул.

Акти вдруг, спохватившись, потянула за белую ткань повязки на его запястье, чтобы снять знак шаддиаля.