Небесное радио
Автор: Варья
- В эфире Небесное радио. Доброго вам утра, мои хорошие.
Мягкий девичий голос лился из динамиков прямо на стол, огибая чашку в горошек и сахарницу, встретившиеся на его пути. Он обволакивал, согревал и осторожно, но непреклонно поднимал опустившийся было подбородок. Иногда по утрам только он и спасал, этот уютный голос, просто так, самовольно появляющийся в динамиках не то что выключенного – лет десять назад безнадёжно сломанного приёмника…
Чуть пожухшая трава тихонько шуршала, пригибаясь-прячась от ветра за низеньким каменным заборчиком. Ох уж эти пропеллеры, нигде от них спасу нет…А пропеллеры весело жужжали, возвещая начало нового дня, здороваясь в солнцем и ясным июньским небом, в которое вот-вот должен был взлететь самолёт. В юности он был большим и красивым, новым словом техники, гордостью огромного аэропорта и предметом восхищения всех без исключения пассажиров. Он носил этих странных бескрылых созданий – людей – через океаны, через моря, над горами и лесами, а они только трепетно замирали у иллюминаторов, не в силах оторвать взгляд от всей этой красоты. Но шли годы, и всё новые железные птицы появлялись в небе, одна больше, быстрее и красивее другой, и однажды уже старый и маленький самолёт отправили на крошечный аэродром где-то за городом, на опушке леса. Там только и было жизни, что проходили практику молодые пилоты, доламывая то, что не доломали их предшественники, выкручивая «лишние» винтики из и без того ветхого мотора и украшая бока самолёта новыми ссадинами. Ему было больно и обидно, больше всего потому, что про него все-все забыли, и он больше никому не был нужен – ещё бы, люди же торопятся, у них дела, им нужно как можно быстрее добраться от Лондона до Праги, а потом в Берлин, а потом ещё куда-нибудь…Где уж тут ему управиться, старому грустному самолёту…Только и оставалось ему, что доживать свой век, бесполезно пылясь на старом, забытом богами аэродроме.
А потом…потом появилась она. Просто возникла однажды утром, сплелась из шороха листвы и солнечных лучей, чуть ли не за ухо вытащила из кабины пилота очередного практиканта, уже битых полчаса пытающегося завести мотор, и легко запрыгнула на его место.
- Здравствуй, - улыбнулась девушка, ласково погладив доску приборов и коснувшись штурвала. – Ну что, будем с тобой летать?
Самолёт уютно заурчал, отвечая на поворот ключа зажигания. Ему нравился её голос, и руки её, осторожные, но сильные и уверенные – тоже. Будем.
Её звали Женя. В первый же день над ней смеялся весь аэродром.
- Ты что, и правда на ЭТОМ летать собралась?! Да он же только для практикантов и годится, доламывать. Через год-другой совсем спишем и вздохнём спокойно, а то того и гляди прямо в небе развалится! – ворчал шеф, и его серо-седые усы возмущено топорщились, напоминая Жене капитана Врунгеля.
- Да, Степан Петрович, я буду летать именно на нём. Так что вы не пускайте на него больше молодняк – напортачат ведь правда, а я потом, не дай небо, с управлением не справлюсь…- она говорила так спокойно и вкрадчиво, что начальник аэродрома подавился улыбкой, услышав слово «молодняк» от двадцатитрёхлетней девчонки.
- Ладно уж, не пущу. Только смотри у меня, другие машины тоже пробовать будешь.
- Конечно, буду. Но эту вы всё-таки никому не давайте, - легко улыбнулась девушка и вышла на лётное поле.
Она поселилась в маленьком деревянном домике в трёх шагах от аэродрома, у самой кромки леса, так, что в сумерках выкрашенные зелёным стены сливались с деревьями, и только по свету в окнах там угадывалось человеческое жильё. Домик, несколько лет уже стоявший без людей, выстыл и одичал, забыв, что это вообще такое – человечески руки. Женя привела его в порядок, выставила из подвала крыс, а с чердака летучих мышей, прикормила кошку и застелила всё коврами и пледами. На кухне появились разноцветные чашки и пузатый чайник, сервант довольно громыхнул дверцами, принимая на свои полки банки с вареньем, пачки чая и прочие прекрасности, а на окнах появились рисунки. Женя устроила себе уютный уголок на широком подоконнике второго этажа и по вечерам, когда солнце уже садилось и она, попрощавшись с самолётом, приходила домой, усаживалась туда с чашкой чая и книжкой, свешивая ноги в летнее небо, нежно щекочущее босые пятки через распахнутое окно.
Через два дня Женя раздобыла где-то белую и жёлтую краску и нарисовала на борту своего самолёта большую ромашку. Шеф, проходя мимо, только фыркнул и промолчал, но потом, когда они поднялись в воздух, долго смотрел, как по небу летит большая яркая ромашка, и невольно улыбался. Совершенно по-детски, если честно.
Рыжая девчонка, так внезапно появившаяся на почти забытом аэродроме, заинтриговала всех его обитателей. Из дверей ангаров ей вслед высовывались пилоты и механики, таскали ей охапки полевых ромашек и васильков и звали вечером в город гулять. А она улыбалась задорно и шла драить свой самолёт, ковыряться в моторе или проверять шасси, заливать керосин в гулкий бак или подкрашивать то тут, то там норовящую облезть краску, и у неё совершенно не было времени на всякие глупости.
Недели через две рано утром Женя, как обычно, запрыгнула в кабину и, лучезарно улыбаясь, стала копаться в настройках рации.
- Ну что, Динь, пора. Сегодня выходим в эфир.
Самолёту очень нравилось, когда она звала его Динь. Он охотно заурчал, разминая застоявшийся за ночь двигатель и раскручивая затёкшие винты. Вот сейчас, сейчас взлетим…Они оба больше всего на свете любили небо – девушка и её самолёт.
Набрав высоту и убедившись, что показания всех приборов в норме, Женя переключила рацию с общей частоты на новую, только что выставленную, и, набрав в грудь побольше воздуха, мягко и спокойно произнесла:
- В эфире Небесное радио. Доброго вам утра, мои хорошие.
Помолчала немного, прислушиваясь непонятно к чему – вокруг было только нежно-голубое утреннее небо, пропитанное светом, да ветер напевал свои беспечные песни, здороваясь с самолётом и его пилотом, подхватывая то правое крыло, то левое, то оба сразу и удивлённо рассматривая мелькающие лопасти винтов.
- Знаете, а сегодня удивительное небо. Хотя нет, что это я – оно всегда удивительное, просто сегодня такое спокойное и уютное, что хочется завернуться в него, как в пуховое одеяло, и дремать где-нибудь на облаке, по-кошачьи прищурив глаза…
Они летали долго, и всё это время Женя всё говорила и говорила, шептала, напевала, шутила, а иногда даже вскрикивала восторженно, когда ей удавался особенно сложный пируэт. А самолёт по имени Динь просто слушал её голос и с удовольствием выполнял все фигуры – ему ведь, как и ей, просто хорошо было танцевать в небе, рисуя причудливые узоры белым на голубом. Ромашка на его борту шелестела лепестками, а редкие барашки облаков испуганно разлетались в стороны, уворачиваясь от спятивших крыльев. Чего только не придумают люди, право слово…
С тех пор Небесное радио выходило в эфир каждое утро, ну или почти каждое – иногда Жене приходилось уезжать куда-нибудь, или она болела, или ей просто очень не хотелось вылезать из-под одеяла в хмурый, холодный и дождливый день. Тогда они летали вечером… Рыжая упрямая девушка не знала точно, как работает её импровизированное радио, но ей очень хотелось сделать мир чуточку светлее, а что может быть ярче и правдивее, чем то, что приходит в голову в небе? Погода не всегда была хорошей, небо – не всегда ясным, а голос девушки – не всегда радостным: иногда она рассказывала грустные истории, читала тоскливые стихи и даже просто молчала, но она откуда-то точно знала, что даже когда она молчит, напряжённо дёргая штурвал, уже боясь, что вот сейчас ещё один сильный порыв ветра – и разлетятся в щепки ветхие крылья, и не видать им с Динем больше неба…кому-то от неё тепло, кому-то – не одиноко. И крылья неизменно оставались целы, штурвал поворачивался в нужную сторону и самолёт выправлялся, каждый раз, к несказанному облегчению собравшихся на лётном поле обитателей аэродрома, удачно совершая посадку. Женя привычным движением отстёгивала ремень, переключала рацию на «официальную» частоту, тихо и ласково говорила самолёту: «Завтра опять летать. До завтра, и спасибо тебе,» - и выпрыгивала из кабины под неизменно-ворчливое:
- Опять всех перепугала, несносная девчонка! Спишу я твою развалину, как есть спишу!
Шеф, вытирая рукавом вспотевший лоб, вглядывался в её лицо – не бледная ли? Может, плохо ей? Испугалась? А Женя улыбалась так, как умела только она – одновременно чуть смущённо и насмешливо – и грозила шефу кулаком:
- Смотрите, спишите мой самолёт, я тоже уйду.
Степан Петрович прекрасно знал, что она не уйдёт. И может быть, даже не потому, что он никогда, наверное, не спишет этот несчастный – хотя нет, на самом деле очень счастливый - самолёт…
Очень скоро все забыли, что когда-то было иначе: каждый день Женя и Динь выводили на небе причудливую вязь, легко, а иногда и не очень выполняя фигуры почти высшего пилотажа, а из выключенных и сломанных приёмников то там, то здесь звучал мягкий, уютный девчачий голос – он рассказывал о том, как хорошо бывает в небе, и о том, как улыбаются люди на улицах, просто так, и о том, как смешно в первый раз поднимаются на лапы котята… Когда вам грустно и тоскливо, и одиноко так, что что-то болит и рвётся где-то под шестым ребром, слева...не удивляйтесь, если из много лет назад безнадёжно сломанного радиоприёмника к вам вдруг смешливо-ласково обратится незнакомая девушка:
- Доброе утро! Это опять мы, Небесное радио. Как вам сегодня спалось? Знаете, а небо сейчас похоже на голубую гуашь из детской палитры…